Палеонтология обратной стороны - страница 22

Я влез на бугорок и стал вносить полезные предложения, которые, понятно, никем не были замечены. В живом русском языке есть такие слова, которые дают жизнь и самому языку, и его носителям, и их сознанию. Именно за это их так ненавидят те, чьё сознание мертво и отравляет своей мертвечиной всё вокруг, а слова им мешают как чистая проточная вода, которая смывает с души всё скверное. Так вот, эти слова обладают способностью создавать матрицу смыслов у группы работающих людей и заставляют левитировать даже самые тяжёлые и неудобные предметы.

Я тоже знаю несколько таких слов, и поскольку присутствовавшие меня не слышали, будучи увлечены комплексным нарушением правил техники безопасности, а мне не хотелось, чтобы они добавили к этой коллекции также и памятные знаки от последствий своей увлечённости, я решил с ними этими словами поделиться. Многотонные гранитные столбы, как статуи острова Пасхи, сами – ну, почти – выскочили из котлована и уверенно залегли по его бортам. Среди окормляемых моей проповедью был крепкий мужичок в красной клетчатой ковбойке – видно, что биолог, но ломом орудовал очень старательно, и, главное, стремился это делать правильно – сообразно словам.

Начался новый учебный год, и этот мужичок входит в аудиторию и приступает к ведению своих волшебных занятий – они были никак не менее волшебны, чем слова, которые заставляют двигаться каменные глыбы. И так же, как эти слова, они лишали веса тяжелейшие биологические проблемы. После первого занятия я подошёл к нему, чтобы извиниться за возможную неловкость той ситуации, чем немало удивил его, поскольку он тоже знал, что без слов левитации гранитных глыб достичь никак нельзя, а само воспоминание о приятной тяжести лома в руках явно доставляло ему удовольствие.

Он читал прекрасные лекции, по качеству соответствовавшие свету, который горел у нас в аудитории, и воде, которая чудесным образом всегда текла из крана, если его повернуть, и самому крану, из которого она не текла, если его повернуть обратно. Поэтому палачество просвещённой среды над ним не знало человеческих пределов. Блестяще защищённая им докторская ВАКом утверждена не была… Даже на тех конференциях, где ему доводилось выступать, зал выражал нарочитое ожидание скорейшего окончания доклада, а тех студентов, что слушали его, открыв рот, отмечали многозначительными взглядами. «За всё хорошее – смерть!». Они бы, наверное, с наслаждением совсем убили бы его за то, что студенты начинают хоть что-то понимать, но они хотят убивать чужими руками, а времена их подлого всесилия прошли. Они глаза выкалывать не будут – они за́ руки будут держать.

# Они глаза выкалывать не будут – они за́ руки будут держать

***

Конечно, я общался по календарной необходимости с плюс-минус сверстниками из культурной среды. Покровительственно принимающего в «свой круг» и связывающего его обязательствами обращения «старик» и ожидания от меня восторженного мления не спускал никому. Чтобы не стать такими же, люди были готовы гореть в паровозных топках, куда эти «старики», тогда ещё звавшиеся господами, их закидывали живьём, и заживо вмерзать в ледяные глыбы – только чтобы не приобщиться к одной с ними культуре. Карбышев, кстати, был добрым приятелем моего деда. По крайней мере, на следующий раз моё отсутствие никто не воспринимал как неуважение к виновнику торжества и компании.