Палестинские рассказы - страница 14

   Между тем,врачи требовали немедленного ответа- с каждым днем шансов у отца становилось все меньше. Отец постоянно спрашивал нас, как ему поступить, согласиться на операцию или положиться на волю случая- а вдруг!

  Всегда решительная мать на этот раз не знала , что ответить и уходила от ответа. Спрашивать стариков он не решался.

   -Что скажешь, Омри,– спросил меня отец и с надеждой посмотрел мне в глаза и потом вдруг честно признался: -Я очень хочу жить… Знаешь, почему?

  -Почему? – Спросил я.

   -Ты знаешь, -сказал мне отец, -Если бы у меня вдруг появился шанс прожить жизнь заново, я прожил бы ее совсем иначе. .. Я мог бы многого достичь.

   -Чего ты не достиг, отец?!– Удивился я.– Твоей военной карьере и успехам в бизнесе может позавидовать кто угодно!

   -В том-то и беда,– с горечью сказал отец, -Что вся жизнь ушла на то, чтобы что-то отвоевать, что-то кому-то доказать… Военная карьера, финансовый успех… А мне ведь совсем не это нужно было… Если Бог даст мне еще хотя бы несколько месяцев, то я успею еще очень многое. Не прожить, так хотя бы переосмыслить.

   -Шанс на жизнь, пусть даже призрачный, все-таки лучше чем гарантированная смерть,-сказал я.

   И отец решился. В ту ночь перед операцией я неотлучно дежурил у его постели, и мы снова о еще многом говорили с ним. Операция прошла успешно, и отец получил столь желанное время, которого ему так не хватало всю жизнь. На какое-то время ему стало лучше и когда у него были силы, он делал какие-то записи в своей тетради. После себя он оставил многочисленные записи, где переосмысливал свою жизнь. Эти записи помогли мне узнать и понять его гораздо лучше.

Старуха

Солдаты расположились в просторном доме основательно и чувствовали себя здесь по-хозяйски. Кто-то дремал, развалившись в кресле, другие курили, пили кофе и напитки из пластиковых бутылок, вроде колы или спрайта. Солдаты расположились на красивых дорогих коврах, подложив под себя удобные, расшитые замысловатыми узорами подушки. Они сидели и лежали на коврах, ни на секунду не расставаясь с оружием. Точно так же они сидели на автобусных станциях в ожидании автобусов, которые отвозили их на место службы. Да и сам дом, благодаря их присутствию, стал во многом похож на одну из грязных, заплёванных израильских автостанций. Повсюду валялись окурки, пластиковые бутылки, обрывки газет на иврите и арабском, объедки и упаковки из-под еды. Никто не собирался убирать за собой. Здесь всё было можно. Дверь в туалет держалась на одной петле, умы-вальник разбит. Рядом с туалетом лежала скомканная занавеска с засохшими на ней экскрементами: кто-то из солдат, не найдя в доме туалетной бумаги, сорвал с окна занавеску и воспользовался ею. В большой комнате, служившей гостиной, в самом центре огромного стола, какие встречаются только в больших семьях, сидела хозяйка дома – величественная девяностолетняя старуха.

Напротив хозяйки, развалившись на стульях или облокотившись на стол, сидели солдаты. Все сидели молча – и хозяйка, и её не-прошенные гости. Старуха сидела здесь, не шелохнувшись с того самого момента, как мы появились в её доме. За всё это время ни один мускул не дрогнул на её старом морщинистом лице. Всё лицо было будто изрублено глубокими морщинами. И ходила она с трудом, согнувшись пополам – мы видели её, когда она запирала ворота своего дома, увидев приближающихся солдат. Но когда она сидела прямо напротив нас, её спина была ровной, будто внутри у неё был стальной прут. При взгляде на её лицо, казавшееся вырубленным из той же породы камня, из которой был построен этот дом, необычайно суровое и полное достоинства, появлялось ощущение, что перед нами вовсе не престарелая женщина, а сам дух этой древней и многострадальной земли. Её покрытая платком голова была гордо вскинута вверх, а почерневшие от тяжёлой работы руки, со вздувшимися на них венами, спокойно лежали на коленях. Выцветшие, когда-то светло-серые глаза этой женщины, в которых жила простая житейская мудрость, смотрели на нас как-то по-особому. Нет, это был не укор. В её глазах был приговор, вынесенный неумолимым судьёй, и этот приговор был вынесен нам и этой войне. Она смотрела на нас и на происходящее вокруг с каким-то особым спокойствием, как будто сама была бессмертна, а наша участь уже предрешена и хорошо известна ей. Всем своим видом она давала понять, что мы здесь всего лишь непрошенные гости, которым рано или поздно придётся отсюда убраться. Мы оказались в её доме во время очередного рейда. Такие рейды наше командование устраивало часто. Формальным поводом для рейда послужила информация спецслужб о том, что в деревне, где находился дом старухи, скрываются разыскиваемые террористы. Воз-можно, террористы, члены одной из местных группировок или более крупных палестинских организаций, которые вели против нас партизанскую войну, действительно появились в деревне. Но, скорее всего, цель рейда была иной. Местные жители никак не хотели смириться с потерей принадлежавших им земель после того, как лет десять назад армейское командование, под управлением которого находилась и эта деревня, отняло у местных крестьян