– А город – не дыра? или Москва – не дыра? – с раздражением, скорее, на остатки собственной скованности отвечал Алексей. – Париж, Нью-Йорк, – все это большие дыры. Я бы еще дальше, на Алтай, уехал, если бы деньги были.
– Почему на Алтай? – спросил Борисыч.
– Там природа другая – горы… Так что лучше жить в маленькой дыре, чем в большой.
– Я тоже так считаю, – сказал Борисыч, цепляя на вилку целый груздь. – В деревне совсем другим человеком становишься, правда, Алексей?
– Нет, все-таки университет не за тем заканчивают, чтобы потом в глуши себя похоронить, – продолжал Андрей вызывать хозяина на откровение.
– Я даже больше скажу: диссертацию пишут не для… в общем, не для этого, – начал с подъемом Алексей, но вдруг осекся, очевидно, передумал развивать тему. – В городе у меня бессонница, голова болит – задыхаюсь там…
– А ты диссертацию написал? – удивился Борисыч, жуя скомканный пук лука. Он сидел с прямой спиной и повел себя немного чопорно, услышав, что Алексей бывший диссертант.
– Был грех, когда еще преподавал в универе, – сказал тот. Он навалился на стол локтями и походил сейчас на большую нахохлившуюся цаплю, поправлявшую очки.
– Какой предмет вел, если не секрет? – спросил Борисыч.
– Самый бессмысленный – философию.
– Что так? разочаровался? – проявил живой интерес Андрей.
– Да нет, как раз наоборот – в том-то и беда. Ученый должен относиться к своей дисциплине, как жрец к священной корове. Хоть она и священное животное, но можно иногда пинка дать, когда никто не видит. А я не мог: слишком всерьез все было.
– И какой ты философии придерживаешься? – снова спросил Андрей.
– Никакой уже. Смотрю просто на жизнь и жду, что будет дальше. И даже не жду, потому что все и так известно…
Разговор не получался: не хотел манихей вот так с наскока раскрываться, почти физически ощущалось его сопротивление говорить о чем-то серьезном. Андрей решил не припирать к стене: глядишь, сам разоткровенничается – а так еще дальше уйдет в себя. Он помнил эту черту школьного друга. Борисыч пустился в расспросы о возможностях бутылочного бизнеса "в здешних местах".
– Навряд ли что-то здесь соберете… А пойдемте на крыльцо, возьмем с собой водку, закусь. Погоды стоят отменные – что в избе париться? – предложил Алексей, и они, прихватив бутылку, рюмки, тарелки, вышли на крыльцо. Там расселись на ступеньках в порядке, который указал манихей.
– Огурцы у тебя Леша, выдающие, – похвалил Саня. – Собственного посола?
– Жена солила. Овощи – мои священные животные, – сказал тот не без гордости.
Они полулежали на разостланном одеяле, опершись на ступеньки, и смотрели на чернеющие ели и сосны, на голубое, прозрачное небо над ними, подрумяненное гаснущим закатом.
– А массажер тут у вас продать можно? – спросил Борисыч. – Дорогой – Голландия.
Алексей надолго задумался, стараясь, по-видимому, ответить точнее.
– Не-ет… Тут ты его никому не продашь. Если еще километров тридцать проехать, дальше есть большая деревня. Там председатель богатый, – может, он купит. Но я вам туда ехать не советую.
– Почему?
– Место нехорошее. Болота… и вообще… – Алексей смотрел прямо перед собой, потом поправил очки и продолжал: – Фамилия у него Швачко. Устроилась эта Швачка не хуже лендлорда. У нас бывшие председатели такую власть взяли, какая помещикам не снилась. Все у них: зерно, корма, лес, техника. А этот – просто рабовладелец: крестьян на площади порет. Восстановил колхоз сталинского образца. Правда, раздал часть земли, но ввел подушное обложение и теперь со своими опричниками собирает подать. Раз в неделю каждый должен отработать барщину на его наделе. Говорят даже, учредил право первой ночи: если понравилась ему девушка, ведут сначала к нему, а потом под венец. Содержит у себя целый гарем: не можешь вернуть долг, отдай жену или дочь на месяц-два, в зависимости от размера долга, – якобы в работу…
