Память дерева - страница 2

– Пять ноль-ноль. Так, на бегу, можно и нос расквасить, шалопай.

Дедушка ерошит мне волосы и смеется. Я гляжу на него и молчу. Он по глазам понимает, что я проголодался.

– Хочешь пополдничать? Тогда чмокни меня.

Я облегченно вздыхаю, бросаюсь ему на шею, и он лезет в карман пальто за бутербродом.

Напрасно я тревожился. Времени пять часов, вот дедушка, вот полдник. Все в порядке.

До того как к нам переехали дедушка с бабушкой, мама и папа по очереди забирали меня из школы. «Ты сможешь сегодня сходить за ребенком? У меня совещание…» Они распределяли, кто пойдет меня встречать, с понедельника по пятницу. И когда они за мной заходили, лица у них были такие, как будто они еще и не уходили с работы. А когда я им что-нибудь рассказывал, они начинали меня слушать только на полпути.

– А когда Ким меня ударил, я…

– Тебя ударил Ким? Как это так? Что у вас стряслось?

– Я же тебе сказал, на перемене, когда мы играли в футбол, и я был вратарем, а он пытался забить гол, но я кинулся на мяч, и вот тут-то…

С этого момента мне приходилось рассказывать все сначала, а мама и папа, оба они шли чуть сгорбившись, пригнувшись к земле, отчасти чтобы лучше меня слышать, отчасти под грузом одолевавшей их вины: из-за того, что они прошли первый отрезок пути, не обращая на меня внимания. Я вкратце повторял уже сказанное, без прежнего энтузиазма и не останавливаясь на деталях, а они расспрашивали меня обо всем в мельчайших подробностях. Мама даже чуть-чуть прикрывала глаза, а папа глядел в пространство, как будто они старались представить себе все то, что я им рассказываю, о чем бы ни шла речь.

А дедушка слушает все, что я говорю, стоит только к нему подойти, и не горбится. Я сам встаю на цыпочки, если мне хочется сообщить ему что-то особенно важное, и добавляю «слышишь?», а он сердится:

– Конечно, слышу! Как мне тебя не слышать?

Когда дедушка стал приходить меня встречать, он все время мне что-то рассказывал. Мы долго шли домой. Нам все вокруг хотелось разглядеть, особенно деревья.

– Гляди, какой широченный ствол! Иди сюда, прикоснись к нему.

И мы останавливались возле дерева на бульваре Ронда-де-Сант-Антони, чтобы к нему прикоснуться.

– Это старое дерево, даже старше меня.

– Ты вовсе не старый!

Так мы обнаружили отверстие в стволе одного из платанов на бульваре Ронда, обойдя дерево со всех сторон.

– Гляди-ка, Жан, оно размером с твою голову!

И дедушка сделал вид, что лезет в дупло, и я крепко ухватил его за рукав, чтобы удержать.

– Вылезай, вылезай, деда!

Сперва я не мог свыкнуться с тем, что к деревьям можно прикасаться, что дедушка останавливается, чтобы их погладить, чтобы и я прикоснулся к ним.

– Вы что тут стоите как вкопанные? – как-то спросил нас в шутку Мойсес.

– Здравствуйте, я мама Мойсеса, меня зовут Мелисса. Так, значит, Жан – ваш внук?

– Да-да, очень приятно: Жоан. А древесная тень, как я только что говорил Жану, может спасти человеку жизнь.

– Ничего себе! – Мойсес немедленно пристроился к нам поближе в тени платана на бульваре и завороженно уставился на дедушку.

А тот, как древний сказитель, поведал нам о том, как в детстве одно дерево спасало его от полуденного солнца и было ему укрытием, тайником и верным другом.

– Верным другом? – вскричали мы оба, а мама Мойсеса растроганно улыбнулась.

– Оно хранило все мои тайны.

– Где? – удивился Мойсес.