* * *
А вот эту живность дворовую прежде меня углядел сосед, покойный теперь Кузьмич. Как-то вечером позвал он меня:
– Иди глянь…
Пошел я к нему во двор. Он сидит возле летней кухни и что-то разглядывает в сумерках.
– Гляди…
Поглядел я и понял. На низко висящем проводе, что вел в летнюю кухню, работал большой пузатый паук. Он сновал вверх и вниз, выпуская паутину и укрепляя ее. Он бежал кругом и сновал челноком: вверх – вниз и обратно.
– Каждый вечер так, – объяснил Кузьмич. – Я давно за ним наблюдаю.
Стал наблюдать и я, в своем дворе. И какой уже год гляжу вечерами, как дворовые пауки ладят свои тенета не в укромных местах, а, как говорится, на ходу, где ночная тварь больше летает и дневная тоже. Но днем эти пауки – на отдыхе. А за долгий день сети рвутся. Вот и начинается вечером спешная их починка. А порой все наново приходится плести.
Свечереет, началась работа. Сноровисто чинит и ладит свою сеть паук. Обычно она висит косым парусом, острым углом к земле. В работе паук словно скользит в воздухе. Нет у него ни циркуля, ни даже простой рулетки, а любо глядеть, как на глазах рождается строгий чертеж – лучи, спаянные воедино кругами ли, многоугольниками. Везде точный размер, без ошибки. И без переделок тоже.
Село солнце, понемногу темнеет. Паук спешит. И вот уже невидимая во тьме сеть готова. А сам он – тяжелый, грузный – в центре ее, настороже.
Утром встаешь: сеть рваная, кончилась ночная охота. Сам паук где-нибудь в щель забился и дремлет до вечерней поры, чтобы в сумерках вновь приняться за дело.
Таких пауков в нашем дворе несколько. Один возле летней кухни приспособился, на проводе. Другой облюбовал бельевую веревку. А еще два устроились высоко, на коньке крыши. Там торчит невысокий шестик, остаток вертушки – детской забавы. От него и тянутся вечерами две сети: вправо и влево. Сначала пауки дрались. Но потом, видно, поняли: места хватит. Помирились, живут.
Вечер. Солнце садится. Пауки наши берутся за дело. Спорая у них работа и четкая. Ладные получаются сети, любо глядеть. И покойно от такого гляденья.
Темнеет. Догорают высокие облака. Паук снует. Тишина и покой. Летний вечер.
Летний день начинается рано, до восхода солнца.
Тихо. Поселок спит еще. Последние петухи допевают. Низко, над головой, тянется на поля с ночлега молчаливое воронье, просыпаясь, чирикают воробьи. Где-то в соседском дворе звякнуло ведро.
Утренние высокие облака чисты. Садовая, огородная зелень, освеженная ночной прохладой и утренней росой, сочна и свежа.
Постоишь, поглядишь, послушаешь и отправляешься утренним неспешным походом по своим владениям.
Поднимается солнце. Его ранний утренний свет неярок, желт, словно свечное пламя. В саду меж деревьев полосы солнечного света. И вот уже маковки яблонь засветились. Спелые яблоки среди листвы горят желтизной и алостью, манят.
Пробуешь то и другое: горсть смородины, вишни. Вишня – поздняя, и понизу ее уже всю обобрали. Осталась лишь у забора, в глушной тени, да на макушке. Переспелая, почти черная, самая сладкая, с косточковой горчинкой. Последняя, время ее прошло, больше месяца кормимся.
Первой всегда поспевает соседская вишня. Глянешь через забор – заалелась. В сортах вишни не особо я разбираюсь, различая лишь раннюю, позднюю, пресную на вкус «китайскую» ли, «войлочную» да еще «вечную», которая растет у нас давно и всех удивляет: с июля и чуть ли не до морозов ягоды на ней спеют и висят, не усыхая. Но самая желанная, конечно, ранняя. Заалеется – и начинаешь ее щипать. Кислючая, скулы сводит, но охота после долгого ожидания.
