На подловке, укрытые соломой или засыпанные в закроме зерном, ажиновские да камышинские долго пролежат. Еще дольше – в соломенном скирду. Когда ставят скирд на гумне, в середку его, там и здесь, кладут арбузы. Потом среди зимы, к Новогодью ли, а то ли к Рождеству и Крещенью, радость нежданная – спелый арбуз.
У кого бахчи большие, то возили арбузы на продажу, иной раз и неблизко. «Мой дедушка, – вспоминает моя соседка, женщина немолодая, – арбузами занимался: помногу сажал, возил продавать, как сейчас помню, в Орел и Тулу. Вагон загрузит. Верхний ряд – дыни. Приедет – мешок денег привезет».
Лишние арбузы шли на продажу. Но забота главная – нардек варить, мед арбузный. Конфеты да сахар вволю, а с ним варенье, это – мода недавняя. A прежде сладились чем? Грудку сахара в сундуке берегут для гостей, для праздника. Богатые люди иной раз привезут из далекого Борисоглебска черный мед – патоку. Но это редкость. Раз в год привезет отец с ярмарки ли, с базара длинную конфетку в махрах. Вот и все.
Какая на хуторе сладость?.. Солодик ребятишки сосут, его корневища. Из паслена налепит хозяйка сладких пышечек, насушит на солнце, приберет до поры. Дули – донские груши – в печи запарят, потом посушат. Это для взвара. Вот и все. Моченые яблоки, терн – это уже кислина.
А сладость на весь год – мед арбузный, нардек, коли он есть. Потому и старались бахчи сажать не только для месячного баловства.
Вот он – сентябрь. Арбузы с бахчи свезли. Высятся они полосатой горой посреди база. Варим нардек. Вечером ребятишки со всех дворов сбежались на помощь.
Чистят арбузы: ножом его – пополам, алую мякоть выскребают большой круглой ложкой. Вся мякушка – в кадушку. Работа веселая, с гомоном. Уже арбузов наелись, целый месяц они идут. Но нет-нет да и попадется такой завидный: красный, сахарный, грех его не отпробовать, ополовинив. Шум и гвалт. Кадушка полнится. И животы ребятишек – тоже. Добро, что на базу места хватает, есть куда отлить.
Кадушки – полные. Хозяйка их сечкою посечет, измельчая. А рано утром, впотьмах, затопит на базу нардечную горнушку – печь, сложенную из дикого камня. Еще покойный дед это горно сложил. Раз в год оно в деле. На печке – нардечный котел, чугунный ли, а лучше – медный, на семь ли, на десять ведер, на пятнадцать. У кого какой.
За ночь в просторной кадушке посеченная арбузная мякушка сок отдала. Теперь хозяйка его сливает в котел, и весь день, дотемна, будет кипеть в котле арбузный сок, увариваясь и густея. К вечеру появятся пенки. Дух поспевающего арбузного меда разнесется по хутору, снова соберет ребятишек.
Сбегутся они пенки снимать. С ложкой, с арбузной долбушкой, с куском хлеба. Кружится ребятня возле котла. Хозяйка не гонит их, сама такою была. Да что ребятишки… Взрослые и те придут пенок отпробовать, больно уж сладкие они. А хозяюшка, приветливая, тороватая, поутру в печи гору пышек напечет из муки нового помола. И когда к вечеру поспеет арбузный мед, позовет соседей:
– Приходите нардек лизать!
Прямо на базу, возле котла, поставят лавки. Хозяйка нальет в глиняные миски-черепушки свежий арбузный мед, обнесет гостей пышками. Будут макать и есть, разговляясь.
Из котла, когда остынет нардек, разольют тягучий мед по кувшинам да горшкам, кубганам. А наутро снова варить, коли есть с чего.
Из чистого арбузного сока получается самый лучший светлый мед, особенно если в медном котле варили. Он, как говорят, для блинов. Золотистый поджаристый блин, золотистый нардек. Когда помажут, блин словно засияет.
