Благодарная память долга. И потому даже полвека спустя старая мать нашей соседки, Гордеевны, на исходе дней своих, когда стали грозить вокруг голодом да разрухой, вдруг думала и надумала:
– Давай ворочаться на Фомин колодец, – сказала она тоже немолодой дочери.
– Ты что, мама?.. Там давно нет никого.
– Там осталась земля, – возразила мать, – и вода. Они нас прокормят.
Как и прежде шумит Фомин колодец, льется вода. Но в истоке осталось лишь три родника. А было более. Это видно воочию. Вот здесь был родник и пропал. Но кулига сочного высокого аржанца говорит: близко вода. Вот еще одно место. И еще… Прежде глядели за родниками, чистили их. Нынче некому. На месте хутора – дикие сады. Лишь человек вроде меня, случайный, заедет ли, забредет сюда, в глухую степь. Поглядит, подивится на степной водопад; отдохнет, попьет водички. А то и под водопадом обмоется. Вода родниковая течет и течет вниз, в Калинов лог, а по нему уже Россошью спешит к степной же речушке Лиске, полня ее. У Лиски путь далекий, к Чиру, у того – к Дону.
От Фомина кургана по левую руку, ближе к Гетманскому шляху, что ведет от Калача-на-Дону в станицу Клетскую, хорошо видно Мордвинкино поле. Там в балочке Мордвинкин ключ. Вода его славилась.
Совсем рядом со шляхом могучий Калинов колодец.
В десяти верстах далее, по левую руку, в Осиновом логу – знаменитый Белый ключ ли, Белый колодец. Вода в нем по вкусу будто снеговая, ледниковая. Слывет она «серебряной», лечебной, помогая от всяких хворей.
Там же, рядом, целая балка с названием – Родниковая. На каждом шагу ключи. Прежде, в старые годы, эту балку закрывали плотиною, и вода самотеком бежала, орошая плантацию осиновских хуторян. Сегодня еще видны заплывшие, затравевшие канавы, когда-то полные воды.
Живые ключи Задонья, родники мои… Это память или нынешний день?.. Время – полдень. Дорога. Жаркая степь. Сворачиваю к роднику. Склоняюсь над ним. Пью и пью. Потом сажусь возле невысокого обомшелого сруба. Гляжу, как вздымается, бугрится и туго вихрится на дне белый песок. Три буруна, три ключа. Песчаный бурун поднимается невысоко. Водные струи винтом идут вверх, понемногу слабея и растекаясь в прозрачном столпе воды, в полной чаше. Прозрачным живым порогом валит вода его через край, падает вниз и уходит, журча, словно прощаясь.
В округе – лето. Полдень. Зыбится жаркое марево. У родника кров божий, зелень ветвей. По земле зеленая же мурава и пестрая радуга цвета. Белое, розовое, голубое… Пахучий холодок мяты, синеглазый батог, желтая дрема, корзинки тысячелистника и рябинки… Сколько их… Травы и травы, медовый пахучий цвет. Сонное гуденье пчелы, стрекот кузнечика, негромкое птичье пение, журчанье воды, пресный живительный дух ее.
Глядишь завороженно, как пульсируют в песчаном дне живые ключи, как вздымаются, тянутся вверх тугие струи.
Прошумел в листьях ветер. Через ветки, наискось, пробился солнечный луч, словно золотое копье, и ударил в живую чашу. Качнулись, свиваясь, струи. Что-то вовсе волшебное почудилось. Золотая дрема… Время светлое, долгое. И думы светлые, словно эта вода.
Посидел, отдохнул и пошел. Легкой ногою, от родника к роднику. Добрая дорога.
Сегодня родников становится все меньше. У кургана Хорошего нынче ключ заглох. И сразу засохла верба над ним. Родники уходят, может быть, потому, что раньше были нужны пахарям, пастухам, косарям и просто путникам, чей род редеет. Вот и уходит за родником родник. Смыкаются земные уста. Неслышимо щелкнул невидимый ключ. На запоре, до лучшей поры, бережет земля родниковую воду. Но где есть нужда, не жалеет ее.
