– Нет, Паш, не передумала, – отвечаю. – В субботу всё как договаривались.
– Отлично, тогда накануне созвонимся. Собственно, я сам позвоню, – поправляется он.
– Тогда пока, – улыбаюсь я и даю отбой.
* * *
С утра я почувствовала себя несколько лучше и решила навестить Митеньку. За два дня ужасно по ним обоим соскучилась.
Мама обняла меня с порога, внимательно всматриваясь в моё лицо, но, видимо, не обнаружила в нём ничего тревожного, поэтому улыбнулась.
– Очень вовремя, – сказала она, забирая у меня из рук пакеты, – мы как раз оладьи печём, твои любимые, так что отправляйся на кухню.
В квартире действительно одуряюще пахло ванилью, и я сглотнула слюну.
Митя выскочил из дверей, а я опустилась на корточки, чтобы принять его в объятья. Он обвил ручонками мою шею и замер. Вдохнув его сладкий детский запах, я прикрыла глаза.
– Я тоже помогал, – сказал он, наконец оторвавшись от меня. – Тесто мешал, бабушка разрешила.
– Умничка, – улыбнулась я, – теперь оладьи станут ещё вкуснее. Пошли, я вымою руки.
Мы отправились в ванную.
– Мам, а мы с бабушкой снежинки вырезали. Из салфеток. Я тоже вырезал. И ещё картинки водой раскрашивали, а они цветные делались. Потому что они волшебные, так бабушка сказала.
– Да? Тогда наверняка волшебные, – кивнула я, любуясь им и одновременно вытирая полотенцем руки. – А новую букву ты вчера выучил?
– Выучил, – солидно свёл он бровки. – Я их уже много знаю.
– Много – это сколько?
Он принялся загибать пальчики, бормоча что-то себе под нос, но потом, вероятно, сбился и начал сначала.
– Ну, восемь или десять, – пояснил он, продолжая подсчёты.
– Молодец, тогда завтра непременно ещё одну выучи. Потом по телефону расскажешь.
– Хорошо, – согласился он. – А ты завтра придёшь к нам?
– Пока не знаю. Всё будет зависеть от моей работы, – рассеянно отозвалась я, внимательно рассматривая черты его лица. Сегодня я приглядываюсь к ним с особым интересом.
– Давайте за стол, – крикнула из дверей мама, и мы двинулись в кухню.
– Тебе как обычно, с вареньем и сметаной? – спросила она, раскладывая по тарелкам горячие ароматные оладьи. – На этот раз получились особенно пышные. Как ты любишь.
– Да, – киваю я, совершенно разомлев от этого бесхитростного домашнего уюта, в котором вовсе нет места ни украденным деньгам, ни проданным акциям, ни бывшим и будущим любовникам, ни вечно терзающей боли – ничему, что составляет мою жизнь за пределами этих стен.
Наевшись, Митька тут же уносится смотреть мультики, а мы с мамой устраиваемся в креслах с чашками свежезаваренного чая.
– Ну как твои дела? – спрашивает она, с надеждой взглянув на меня. Надежда эта весьма призрачна, ибо вытянуть из меня хоть что-то, отдалённо напоминающее рассказ о собственной жизни, представляется довольно проблематичным. Но она всякий раз неизменно надеется.
– Всё хорошо, мамочка, – затягиваю обычную песню, – работаю над проектом для одной фирмы, уже есть кое-какие идеи.
Она грустно вздыхает.
– Понятно. Новостей, значит, никаких?
– Абсолютно. Всё по-старому.
– А в театр в субботу идёшь? – интересуется она после некоторой паузы. Телефонный разговор происходил при ней, поэтому она и оказалась в курсе. Моё согласие её удивило, очевидно, оно не шло из головы, ибо от каких бы то ни было встреч такого рода я неизменно отказывалась, и ей это было хорошо известно.
– Да, иду. Во всяком случае, пока собираюсь. Если, конечно, что-нибудь не помешает. Мало ли какие дела могут возникнуть, – оставляю я лазейку, решив про себя, что она может оказаться полезной. Очевидно, мама тоже подумала об этом, поэтому снова вздохнула, потом спросила нерешительно:
