– И каждый раз ты видел, как шампанское в бокалы наливали, – настойчиво переспросил Руднев.
Официант отчаянно закивал.
– А после ты поднос из виду не выпускал? – спросил Терентьев.
– Да как же можно, ваше высокоблагородие! Я так сразу шампанскую к гостям и нёс!
В этот момент в лакейскую, где проходил допрос официанта, едва не сметя с ног растерявшегося городового, ворвался старик-повар.
– Ах, ты, сукин сын! Тараканье семя! – орал он, потрясая на сына кулаками. – Ты ж, паскудник, позор-то какой учинил! Как же я теперь господам в глаза-то смотреть стану!
Папаша подскочил к своему отпрыску и принялся отвешивать тому звонкие затрещины так, что голова у парня болталась из стороны в сторону, будто на тесёмке.
– Батя! – завопил молодчик. – Не убивай!
– Прекратить! – рявкнул Терентьев и злобно зыркнул на опомнившегося городового, кинувшегося оттаскивать разъяренного родителя от своего дитяти. – Что всё это значит? Что он натворил?
От грозного начальственного окрика повар малость вошёл в разум и запричитал.
– Ох, ваше высокоблагородие! Ведь вот какой паршивец! Мы ж с матерью-то его, гадёныша, только по божьему закону жить-то учили! А он…!
Повар снова рванул к сыну, и тот шарахнулся в угол, прикрывая руками голову от отцовского гнева.
Терентьев поднял парня за грудки и как следует встряхнул.
– А ну, рассказывай, что ты такое учудил! Отвечай! Не то папашу твоего отпустить велю.
– Ой! Не надо! Всё расскажу! Только не отпускайте его! Он меня прибьёт!
– Рассказывай!
– Бутылку я спёр, – заканючил официант, с опаской глядя на рвущегося из рук городового отца.
– Какую бутылку?
– Так эту… Шампанскую…
– Продать что ли хотел?
– Не-ет… Это я для Фроськи припрятал…
Повар снова забился в руках городового.
– Курва твоя Фроська! – заорал он. – Как и мать ейная была! Хороших девок тебе что ли не хватает!
– Тихо! – снова призвал к порядку коллежский советник и кивнул официанту. – Когда ты бутылку спёр?
– Так сегодня и спёр… Буфетчик-то отвернулся, я за полу-то и сунул… Потом поднос забрал и ушёл с бутылкой-то… Я отдам! Ей же бог, ваше высокоблагородие! Вы только тяте меня убить не позвольте!
– То есть ты взял поднос и пошёл бутылку прятать? – задал вопрос Руднев.
– Ага… Так и пошёл… В оранжерейную, значит… Там под пальмовым кустищем и спрятал… Пальма там такая, с листьями, что наши лопухи…
– А что поднос? – перебил Дмитрий Николаевич ботанические подробности.
– Так я его тама при входе на скамейке пристроил… А сам бутылку к пальме понёс. Она тама, в дальнем углу…
Руднев с Терентьевым переглянулись, и Дмитрий Николаевич продолжил выспрашивать:
– Когда дело было? В начале вечера или уж перед происшествием?
Глаза у официанта забегали.
– Не помню я! – слишком уж поспешно ответил он.
– Стало быть, это тот самый поднос был, что ты мне и покойному подносил? Так? – нажал на парня Дмитрий Николаевич.
Пройдоха совсем сник и кивнул.
– Видал в оранжерее кого? – спросил коллежский советник.
– Не-е, тама не видал… А на выходе меня старший официант заприметил… Он-то, небось, отцу и нажаловался…
– Так дело было? – обратился Анатолий Витальевич к взвинченному папаше.
– Так, ваше высокоблагородие! Макар Семёнович, старший официант, за олухом-то нашим присматривает… Позор-то какой!
Более никто из участников истории с похищенной бутылкой ничего ценного для дознания сообщить не смог, так что старшего официанта и повара Терентьев дозволил отпустить, а вороватого ловеласа приказал задержать до выяснения всех обстоятельств, чему парень был невероятно рад, так как всерьёз опасался неумеренного гнева отца.
