– Да, конечно! Делайте свое дело, господин коллежский советник.
Анатолий Витальевич сдержано поклонился, сел напротив графа, так и не дождавшись приглашения, вынул блокнот и надел очки.
– Где вы находились в тот момент, когда случилось несчастье? – спросил Терентьев, глядя на собеседника поверх стёкол и слегка склонив голову набок, что придало ему вид особой заинтересованности.
– Я был в гостиной, – нервно ответил Каменский. – Всё случилось у меня на глазах.
– Расскажите, что именно произошло?
– Павел Сергеевич внезапно упал, и у него начался этот ужасный приступ.
– Приступ?
– Ну, да… Это же был эпилептический припадок?
Анатолий Витальевич вопросительной интонации, кажется, не заметил и снова спросил.
– Вы обратили внимание, кто находился рядом с его сиятельством?
– Он разговаривал с мадам Атталь… Я бы сказал, любезничал… Но вы не ответили, господин коллежский советник!
Терентьев проигнорировал и это восклицание.
– Кто знал, что князь Вяземский был к вам сегодня приглашён?
– Да он всегда желанный гость в нашем доме!.. Но всё же…?
– Кто знал, что он сегодня будет?
– Многие могли знать… Вот господин Руднев, например…
– А ещё?
– Да практически все! Князь отписался, что сможет быть, я рассказал графине, а она, я слышал, говорила об этом на воскресном сборе «Русских жён» … Да почему вы задаёте такие странные вопросы?!.. Дмитрий Николаевич, хоть вы объясните!
Руднев вопросительно взглянул на Анатолия Витальевича, и тот утвердительно кивнул.
– Должен вас расстроить, Фёдор Андреевич, – сухо сказал Руднев. – Есть основания предполагать, что смерть Павла Сергеевича имела насильственный характер.
Лицо графа вытянулось.
– Этого не может быть! – хрипло прошептал Каменский. – Я уверен, что такое невозможно!
– От чего же вы так уверены, ваше сиятельство? – резко спросил Терентьев, подавшись вперед и впившись в Фёдора Андреевича острым взглядом.
Коллежский советник, по чести сказать, и сам не ожидал того эффекта, что произвел на графа его вопрос. Каменский отшатнулся, вскочил, и взгляд его наполнился ужасом. Фёдор Андреевич несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, не в силах вымолвить ни слова, а после рухнул обратно в кресло. Выглядел граф так, что Руднев с Терентьевым не на шутку перепугались, что сейчас у них на руках окажется ещё один труп.
Дмитрий Николаевич метнулся к винному шкафу, по английской моде красовавшемуся в углу, нашёл там бутылку коньяка, налил в рюмку и подал Каменскому.
– Фёдор Андреевич, выпейте! – потребовал он и едва ли не насильно влил коньяк в потрясённого графа.
Терапия эта возымела на Каменского живительное действие.
– Простите, господа, – пробормотал он. – Это так ужасно…
Убедившись, что их сиятельство передумало отдавать богу душу, Терентьев сурово произнес тоном, не терпящим возражений.
– Мне кажется, вам, Фёдор Андреевич, есть, что нам рассказать.
Граф вздрогнул как от удара и весь сжался.
– Господа, это ужасно… – повторил он.
– Что именно? – сурово спросил коллежский советник, Каменский молчал. – Вы говорите об убийстве, ваше сиятельство?
– Нет, – едва слышно ответил Фёдор Андреевич. – Я говорю о самоубийстве…
Теперь пришла очередь онеметь Рудневу и Терентьеву.
– Объяснитесь! – выговорил наконец Анатолий Витальевич. – Вы хотите сказать, что имеете основания предполагать, что Вяземский сам себя убил?
Фёдор Андреевич трагически кивнул.
– Боюсь, так и было, господа. Надеюсь только, что Павел Сергеевич сделал это не целенаправленно…
