— Нравится! Давай корми дочу!
Кира смущается и просит меня:
— Только ты отвернись.
— Здрасьте приехали!
Кира садится в кресло и пытается развернуться, чтобы я не увидел, как она кормит. Что за детский сад? Обвожу глазами комнату в поисках семейных фотографий, но на полке, рядом с телевизором, стоит только портрет Булочки. Правда моя внешность многое объясняет. Такую рожу только в отделении полиции вывешивать. На доске «Внимание, розыск». Мне кажется я впервые в этой комнате. Иначе давно затеял бы здесь ремонт. По одной стене дешёвые обои начали отклеиваться на стыках, люстра горит наполовину, занавески чистенькие, но фасон наверняка ещё с Шуриной молодости. На подоконнике цветы в горшках и клетка с рыжим хомяком. Скачет у решётки как заведённый. То ли просится на руки, то ли пляшет под Баскова. Бедненько, но весело.
— Может пошамаешь чего, болезный? — маманя, дождавшись рекламы, встаёт из-за стола.
— От одной мысли о еде плохо, — подавляю приступ тошноты.
— Сейчас я тебе такую напитку соображу, лучше всяких порошков действует! — заговорщицки подмигивает маманя и, держась за поясницу, топает мимо меня. — Чуть спину не сорвала из-за тебя.
Встать не получается, и я, закрепив плед на бёдрах подползаю к Кире. Усаживаюсь возле её ног, кладу руки и подбородок ей на колени. Завороженно смотрю как малышка сосёт её нежную грудку. Маленькие пальчики Булочки касаются тонкой кожи Киры, и мне хочется превратиться в них. Ничего не помню, но знаю точно: ничего прекраснее в своей жизни не видел.
— Прости меня, — шепчу, целуя острые колени Киры. — Такая девушка, как ты, заслуживает большего.
— Яр, не надо, — смущается Кира, плотно сдвигая ноги.
— Яр?
На лице Киры смятение, точно она оговорилась.
— Ярослав, — добавляет Кира более уверенно. — Ярослав Воронов.
— Нормально, — соглашаюсь с незнакомым именем. — С таким перегаром и разбитым лицом, мог бы зваться и Кузьма Квазимодов.
У Киры смех нежный, как перезвон хрустальных бокалов. Невольно улыбаюсь и глажу дочку по маленькой ножке. Она такая тёплая!
— Я изменюсь для вас, девчонки! Обещаю.
Пытаюсь привстать, чтобы поцеловать Киру, но она напрягается всем телом и замирает. Всё время забываю, какой я красавец.
— Я противен тебе? — сажусь возле неё, понурив голову.
— Нет, — Кира зарывается пальцами в мои волосы. — Но тебе нужно выспаться. Я сейчас покормлю Булочку и постелю тебе.
— Мы разве не вместе спим? — удивлённо приподнимаю бровь, подвывая от невинной ласки жены.
— Я бы сказала, встречаемся только для зачатия, — краснеет Кира и прикусывает язык.
— Безобразие! Мы что, адвентисты седьмого дня? — Господи, в моей памяти всё, кроме нужных воспоминаний. — Срочно меняем правила дома.
— Уверен? — смеётся Кира.
— Зуб даю! Но даже согласно старому уставу, нам уже ничто не помешает отправиться за вторым бебиком, — заглядываю в личико дочери. — Булочка, хочешь братика?
Входит маманя. В руках стакан рассола с долькой огурца на стенке:
— Держи, родной.
— Меня окружают ангелы! — принимаю подношение из тёплых морщинистых рук. Не удержавшись, целую их. — Я в раю.
4. Глава 4
Кира
Не понимаю, что со мной твориться. Кормлю малыша на глазах у незнакомого мужика и вдобавок позволяю ему гладить ножки Булочки. Страшный он, конечно, как смертный грех, но мне почему-то легко и просто рядом с ним. Не похож он на запойного алкаша. Держится с достоинством, и с чувством юмора у него порядок. Называю его именем любимого мужчины — вообще сказка. Сказка, которая закончится утром. Он проспится, и мне придётся ему признаться во всём. Надо порыться на антресолях, может, от маминого товарища портки какие остались. Господи, живу с бабой Шурой всего три месяца, а уже говорю и думаю её словечками.
