Безжалостно ровная, однозначно фатальная…
Непобедимая, судя по тому, что происходило недавно…
Несокрушимая в своей неизбежности…
Врач вытирает со лба пот после попыток реанимации…
Вздыхает.
– Да, мать же твою! Она еще такая молодая!
А медсестры начинают отключать аппаратуру…
Все…
Это все…
Рем коснулся плеча Трофима, возвращая его в реальность.
– В общем. Слушай. Сделаю, что могу. Пока выделю тебе лучшую камеру…
– Лучшую камеру… Звучит, – невесело усмехнулся Трофим. – Но я ни о чем не жалею. Видел бы ты, как она радовалась, как светилась, обнимая сынишку! Видел бы ты, как сияли ее глаза!
– Дурак! Не сглупил бы, вместе бы ее сынишку воспитывали…
– Это ты дурак! Там муж!
– И отношения у них не ахти… Плюс у нас есть гипноз, если что. Можно внушить, что супруг умер, развелся, пропал без вести, не знаю, что-нибудь бы придумали…
– Ну уж нет! Я могу вызвать его на поединок, могу попытаться отбить ее разными способами. Но дурачить… нет, на это я не пошел бы. Она этого не заслуживает! Она имеет право на выбор! И никто не должен лишать ее этого… Даже я!
– Вот вы… Вы такие все чистоплюи… Альфа-оборотни… А я… если бы пара… ничем не побрезговал бы. И совесть не замучила бы. Уж мы бы с моей совестью легко договорились…
– Ну ты есть ты! Кхм… Вы, сотрудники ОПО, вообще другие…
– Да! Мы – зло во плоти! Это все оборотни знают! И родители твои искренне нас проклинали! Тогда, помнишь? Твоя мать кричала, чтобы мы сдохли, чтобы нас убили на очередном задании озверевшие оборотни. Чтобы нас насмерть сбил асфальтоукладчик. Помнишь, Трофим?
Мда уж. Такое не забывается.
Голос Рема звучал глухо, прерывисто, будто каждое слово давалось ему ценой огромных усилий. Словно он выдавливал из себя правду по капле…
И Трофим вполне понимал старого знакомого. Его эмоции и его реакцию.
Конечно, за мать говорила убитая горем женщина, что потеряла самое ценное, самое важное в жизни, то, что ничем не заменишь – ее драгоценное чадо. Которое носила под сердцем, разговаривала, ощущала, как малышка пинается. Которое укачивала ночами, прикорнув лишь когда, ребенок заснет. И с которым испытывала самое искреннее, самое честное и самое пронзительное счастье. Когда ребенок брал ее впервые за руку, когда впервые произносил «мама». Это волшебное, невероятное слово, от которого у нее внутри все расцветало.
Разве может контролировать себя женщина, у которой забрали все это?
Да нет, конечно, не может…
Но Рему-то не объяснишь. У него детей нет. Зато есть постоянные косые взгляды двусущих, острые, как кинжалы, презрительные, как плевок в лицо. Ядовитые, как спрей газового балончика.
С людьми сотрудники ОПО не общались – им предписывалось избегать подобных контактов. А оборотни… оборотни к ним так относились, что сотрудники ОПО и сами не рвались общаться…
И так из года в год, из десятилетия в десятилетие… Из века в век, в случае некоторых…
Тут поневоле озвереешь. Накопишь обиду и станешь выплескивать ее вот как сейчас – не к месту, но едва задели больную мозоль.
– Я не это имел в виду. У вас немного иные установки по жизни. С работой связано, конечно… Она у вас особенная… Требует определенных пересмотров морали… Если бы я относился к вам как остальные – ни за что не работал бы с вами. И ты это отлично осознаешь!
Рем посмотрел на Трофима как-то странно. Дескать, хотелось бы думать, верить… Да. Моральные качества двусущих из ОПО – вечная тема для им подобных…
