Пока Нечаева не было дома, я успела приготовить ужин и принять душ. Долго разглядывала себя в зеркало, пытаясь понять, насколько я изменилась за последние пятнадцать лет и где же сейчас та девочка с задорной улыбкой и в белых гольфах. И если последнее можно было найти в любом магазине, то с улыбкой было определенно сложнее…
Илюха появился после десяти, когда разогретый третий раз ужин снова уже успел остыть.
— Прости, — с ходу начал оправдываться он, — за время отъезда столько дел накопилось. Думал, на части меня разорвут…
Я флегматично пожала плечами и молча покинула кухню.
Нечаев, как обычно, последовал за мной.
— Я помню, что обещал быть раньше, но…
— Ничего ты не обещал, — перебила я его, падая на постель. В спальне, освещённой лишь бра из коридора, царил полумрак. Муж встал в дверном проёме, закрыв собой остатки света.
— Нин…
— Тебе напомнить, сколько лет уже я Нина?
Он замолк, зато я вдруг продолжила, черпая силы неведомо откуда.
— И я устала. До чёртиков устала… И даже сама не знаю от чего. Впрочем, тебе не понять.
Сдавленно фыркнул, оттолкнулся от косяка и зашёл в спальню вместе с ярким лучом, который ударил мне прямо в глаза, пришлось зажмуриться.
— День тяжёлый был? — садясь рядом и закидывая мои ноги себе на бёдра, посочувствовал Нечаев, за что его тут же захотелось лягнуть.
— Не тяжелее всех остальных.
Он задумался, почесав свой подбородок с дневной щетиной, и неожиданно выдал:
— Обещаю, с длительными поездками будет покончено.
— Мы обанкротились? — спросила с надеждой, ибо, как оказалось, роль миллионерской жены мне была не по плечу.
— Не дождёшься, — пообещал мне хозяин заводов и пароходов (ну ладно, не пароходов, но маленькой прогулочной яхты). — Просто… нашёл способ, как решать все дела на месте.
— Зашибись, — без особого восторга откликнулась я. — Теперь ты просто будешь жить у себя в офисе.
— Кто-то тут в пессимисты подался…
— Кто-то просто за эти два месяца устал дома сидеть.
— И что ты предлагаешь? Ну хочешь, слетаем куда-нибудь?
Благодаря этому самому «ну» я не хотела, да и срываться с места, когда я только вот-вот решила вопрос с работой, мне было явно не с руки.
— Не хочу, — ответила честно. Думала ещё немного покапризничать, но супруг сыграл на опережение, прижавшись своим лбом к моему.
— Нин, мы через столько прошли. Через это тоже нужно… просто прорваться.
Что такое «это», никто из нас так и не пояснил.
Через пару часов, лёжа в одной постели с обнажённым Ильёй, я даже подобрела и выдала ему часть своей благочестивой лжи:
— А я всё-таки к Геле в фонд устроилась.
— Здорово! — оживился муж, растягивая гласные от усталости. — Чем заниматься будешь?
— Как обычно… мир спасать.
***
Работа в садике сильно отличалась от той, которой я занималась в больнице. В профессиональном плане она была заметно скучнее и однообразнее, но при этом будто бы более напряжённой. По крайней мере, Ольга напирала именно на это:
— Главное, чтобы у родителей не было претензий. Они платят такие деньжищи за наш сад, что имеют полное право ожидать, что их детей здесь оближут с ног до головы.
Я, не привыкшая делать различий между детьми по признаку обеспеченности их родителей, невольно поморщилась, но смолчала. Ибо не в том я положении, чтобы ставить условия.
Работники садика действительно отличались неким подобострастием по отношению к родителям, порой едва не выстраиваясь по стойке смирно. Мне это казалось дико странным, ещё и потому, что по уровню благосостояния моя семья во многом была на одном с ними уровне, а то и выше.
