– Сколько видишь? – вкрадчиво интересуюсь я, шевеля кончиками пальцев.
– Пять.
Сжимаю все, оставляя один. Средний.
– А теперь?
Глеб хихикает. Оценил.
– Как некультурно. Ты же девочка.
– Девочка считает до пяти и красиво уходит в закат. Попробуй успеть меня заинтересовать. Один, два…
– Это касается твоей сестры.
Ненавижу эту дрянь.
– Сводную. Она мне не сестра. Три…
– Неважно. Мне нужна твоя помощь. Ты же всегда «за» ей насолить, я знаю. Да все знают.
– Четыре…
– Помоги затащить её в койку. Буду должен.
Пять так и не звучит…
Ого. Чёрт какой. Смог-таки заинтересовать.
Нет, неправильно выразилась. Скорее поразить. Поразить своей феноменальной тупостью.
Да! Вот так будет вернее.
– Ты того? – многозначительно покручиваю у виска. – Кукушка от зашкаливающего эго поехала? Я похожа на сутенёршу?
– Да нет. Ты не так поняла…
– Да так я поняла, так. Ты больной озабоченный полудурок. Иди лечись.
Подхватываю вещи и болтающуюся на спинке стула сумку, рывком подрываясь из-за стола. Не буду ждать Анику с Борькой, догонят. Нахрен. От дебилов нужно держаться подальше. Вдруг это заразно и передаётся воздушно-капельным.
Нифига. Догоняет. Слышно, как топают по глухому полу коридора его найковские кроссы в три моих зарплаты. Приставучий мажоришка.
– Мальвина, стой! – из принципа игнорирую. – Мальвина! Параша… Тьфу, блин, прости… Покровская!
Торможу, без особого воодушевления оборачиваясь.
– Параша – это то, куда я засуну твою башку, если ещё раз так меня назовёшь!
– Ладно, ладно. Прашечка, так лучше?
– Не лучше. Зови по фамилии. Это раздражает меньше всего.
Прасковья, Праша, Прашечка… Параша, чтоб её.
Мамочка у меня огонь. Знала, как подгадить.
Мне, конечно, очень приятно, что меня назвали в честь покойной прабабушки, но это имя в наше время как объявление на лбу крупными буквами: «тренировка чувства юмора, стеби сколько душе влезет. Грустный ослик всё вывезет. Выбора нет».
Вот народ и отжигает в меру своей соображалки. Самое распространённое конечно же: «Девушка Прасковья, из Подмосковья…». Каждый второй доморощенный ловелас считает своим долгом спеть эту серенаду.
Но Глеб пошёл дальше и оказался ещё оригинальней, сыграв на других нотах.
Мальвина, блин.
Сам ты Буратино. Поленом бы тебя по роже…
– Окей, Покровская, – примирительно вскидывает руки Глеб. Какой покладистый. Это потому что ему от меня что-то надо. Но надолго его не хватит. Снова начнёт обзываться. Собственно, одна из причин, почему он меня так раздражает. Я его не трогаю, хрен ли меня касаться? Хорошо ж всё было! Год жили – не тужили, обоюдно не вспоминая друг о друге, зачем портить идиллию? – Выслушай всю ситуацию, – меня подзывают поближе в духе: тсс, иди чё покажу. Класс. Ну прям фетишист-вуайерист в засаде, приманивающий одиноких барышень тёмной ночкой.
И, видимо, я одинокая барышня… Потому что подхожу.
– Ну, давай. Вещай свой гениальный план, – милостиво разрешаю. – Я настроила локаторы.
– Ты ж с сестрой своей не ладишь.
– Это вопрос или утверждение?
– Утверждение. Но вопросительное. Так как?
– Ну… допустим, у нас контры.
– Контры? Да вы друг дружку не перевариваете.
Это так заметно? В универе мы почти не пересекаемся. У неё своя компашка, у меня своя. А вот дома, сука, делим на двоих ванную. И это мой личный болючий чирей на заднице. Болючий, гнойный и мерзкий.
– Ближе к делу, товарищ. Ближе к делу, – тороплю я.
– Не хочешь её проучить? Бабы мстительные, я знаю, – ух ты ж, с какой самоуверенностью заявляет. Прям гуру женской психологии выискался.
