Спор? В натуре? Не гонит? Ещё и так прямо заявляет. Ну конечно, знает же, что я из принципа и не подумаю Леру предупреждать.
Но неужели он реально думает, что я соглашусь? Да от этой дебильной авантюры разит гнильём за километр. Мы с ней на ножах, не спорю, но не до такой же степени, чтоб подкладывать её под мужиков…
– Ты больной озабоченный придурок, – оглашаю я официально закреплённый с этой минуты за Воронцовым статус, отмахиваюсь и ухожу.
Пусть ковыряется в этой луже сам. Без меня.
***
Так я думала ровно до момента, пока, вернувшись вечером с рампы1, не обнаруживаю ванную, забрызганную въедливыми разводами от краски.
В раковине валяется использованный тюбик, грязная щеточка и вскрытая упаковка. Концентрированная вонь аммиака режет глаза, хоть противогаз надевай. Эта дебилка даже не догадалась оставить открытой дверь, чтоб проветрить.
– Твою-ю-ю ж… – вляпываясь пальцем в невысохшее тёмное пятно шиплю я, вылетая из ванной и врываясь без стука в обитель сводной сестры. К сожалению, мы даже спальни делим по соседству на первом этаже частного дома, куда я переехала с мамой после её официальной свадьбы с Андреем. Просто Андреем. Не папой же его звать. – Что за сральник ты устроила???
– Отстань, – меланхолично отмахивается Лера. Сидит за туалетным столиком и намазывает на лицо какую-то дрянь болотного цвета. Ну натурально кикимора. Ей от собственного отражения не противно?
За собой эта низкокалорийная красотка ухаживает с замашками королевы, имея забитые до отказа полочки со всяческими кремами, скрабами, мазями и лосьонами. Всегда с иголочки, без единого прыщика. Зато бело-розовая комната, филиал дурдома для Барби, похожа на свалку.
Буквально.
– Отстань??? – шиплю, из вредности вытирая испачканный палец об её стену. – Я за тобой эту помойку убирать не буду! Иди и сама отмывай раковину!!!
– Не могу. У меня маникюр.
– Значит, щас я его плоскогубцами вырву, всё равно ненастоящие. Иди, сказала, убирай! Пока окончательно всё не засохло.
– Тебе надо, ты и убирай, – проверяя влажные каштановые пряди на прокрашенность равнодушно дёргает плечом Лера, отчего шёлковый халатик с леопардовыми пятнами кокетливо сползает вниз.
– Как можно быть такой свинотой?
На меня соизволяют, наконец, обратить внимание. Причём одаривают им, будто барскую шубейку кидают перед нищебродом. Типа, на, подавись. И помни про мою щедрость.
– Ну тобой же как-то можно. Ни кожи, ни рожи. За собой не ухаживаешь, ходишь чёрте в чём. Из друзей: латентный голубок и чудище лесное с ульем на башке.
А вот это перебор. Друзей трогать плохая затея.
– Язык откуси и прожуй вместо ужина, выдра силиконовая.
Тут, конечно, мальца завираюсь. В Лерке нет ничего силиконового. Наверное. Хотя кто его знает. Я её голой не видела. И не планирую. Иначе потом придётся глаза себе выколоть.
– Ты просто мне завидуешь!
– Чему? Свистящему воздуху в дырочках от твоих сожжённых волос?
– Моей популярности.
Серьёзно? Она это серьёзно? Боже. И как у Андрея, адекватного и нормального, могла родиться такая бестолочь? Наверняка пошла в мамашу, что сбежала от них к какому-то малолетнему сопляку-альфонсу.
– Если правда думаешь, что это то, чем стоит гордиться, мне тебя жаль.
– Жалей себя. Это ты так и останешься никому ненужной.
Ну всё, достала. Хватаю со стеллажа с мягкими игрушками и книгами по, ёпт твою мать, психологии, стакан с недопитым смузи.
