Спасает пресловутая профессиональная этика. Меня – от культурного шока, Вику – от неизбежного увольнения. Потому что разбитый о голову клиента графин ей бы вряд ли простят.
– На правильных девочек потянуло?
Оценив подлянку судьбы, хохочет Пашка и падает на стул, когда Смирнова удаляется на достаточное расстояние, чтобы не слышать нашего разговора.
– Цыц.
Осекаю приятеля. Уклончиво пожимаю плечами и сосредоточенно жую нижнюю губу, продолжая смотреть в спину балансирующей с тяжелым подносом официантки.
Пожалуй, если бы взглядом можно было испепелять, то одежда Смирновой давно бы уже осыпалась прахом к ее аккуратным темно-синим замшевым балеткам с маленьким белым бантом на боку. Но я способностями мага-огневика не обладаю, поэтому мерно раскачиваюсь на стуле и в который раз за день пытаюсь понять, почему меня так сильно злит откровенная неприязнь зазнавшейся отличницы. С явно непомерной гордыней для того, кто работает обслуживающим персоналом.
– Ваш заказ. Приятного аппетита.
Грациозно выплыв из кухни, цедит сквозь зубы Вика, расставляет перед нами посуду и убегает принимать заказ у только что вошедших посетителей. И я, может, и хочу к ней придраться, но кофе в «Карамели», действительно, горячий и терпкий. С красивой нежной пенкой в блестящей чистотой кружке. А вафли моментально тают во рту, стоит лишь откусить небольшой кусок.
– Было вкусно. Сдачу оставь себе, – снова обжигаюсь огнем зеленых омутов, когда Смирнова возвращается, чтобы забрать пустые тарелки и удивленно выгибаю бровь, напарываясь на совсем уж неожиданное.
– Мне не нужна твоя милостыня, – произносит она твердо и ухмыляется. Правда, чувствует, что ходит по тонкой грани, разворачивается до того, как я успеваю что-то произнести, и быстренько ретируется. Оставляя меня наедине с опаляющей внутренности досадой и довольно скалящимся Веселовским, подкидывающим поленьев в разгорающийся костер.
– Теряешь сноровку, Потап, – нагло топчется по моей гордости не в меру болтливый Пашка, а я не могу сообразить, что бесит больше. Ехидца в его звонком заливистом голосе или Викина выходка, задевшая уязвленная самолюбие.
– Ни фига. Забьемся? – сам не понимаю, что именно толкает меня на опрометчивое пари, но слова падают между нами с Веселовским булыжниками, а мозг отчаянно не успевает за развязавшимся языком. – Спорим, через два месяца Смирнова будет моей?
– Сопливые поцелуйчики не в счет, – проникшись азартом, оживляется Пашка и подается вперед в предвкушении чумового развлечения. – Постель.
– Постель, – выдавливаю с нажимом и шарахаю ладонью по протянутой ладони друга.
Я не умею вовремя давать заднюю и отступать, о чем Веселовский прекрасно осведомлен. Он не раз подначивал меня на сумасшедшие споры и убийственные вызовы, а потом вместе со мной разгребал их последствия.
Прочесав пятерней шевелюру, я медленно расстегиваю ремешок часов и, поколебавшись, кладу их на стол рядом с пузатой банкой для чаевых. Усиленно тру переносицу, откидываю голову назад и улыбаюсь шальной, полубезумной улыбкой, пугая замершего с чеком в руках приятеля.
– Один-ноль, Виктория, один-ноль, – бормочу еле слышно и снова ерошу уложенные до состояния идеального беспорядка волосы, после чего стискиваю пальцами ворот рубашки. – Пока что, в твою пользу.
Я знаю, что Вика никогда не присвоит чужого. Поэтому не сомневаюсь, что она сама найдет меня в универе, чтобы вернуть собственность.
