Пари за гранью бытия - страница 43

– Ну и ладно, – проканючил супруг. – Буду сидеть в грязи! Жена меня не любит, ухаживать за мной не хочет. Я всё для тебя делаю, а ты для меня пол подмести не можешь!

Васильич скорчил обиженную мину и, плюхнувшись на плетёное сиденье, уставился в сторону.

– Сядь в другое кресло, – показала рукой Лена.

– Не хочу! Мне здесь больше нравится!

Женщина пожала плечами, повернулась и пошла обратно к столу.

– Стёпа! – позвала она через какое-то время. – Мы в доме чай накрыли, пошли!

– Не пойду! – отозвался хозяин усадьбы. – Не буду я ваш чай пить, сколько можно!

– Как не будешь? – подошла ближе супруга. – А для кого мы с мамой накрыли?

– Не знаю, для кого. Сами пейте свой чай. Я на вас обиделся.

– Ладно, – согласилась Лена, – чай можешь не пить. Но хоть просто нам компанию составь. Или так и будешь здесь сидеть?

– Так и буду сидеть.

Женщина снова пожала плечами и направилась в дом. Зайдя внутрь, она прошла в гостиную. Как и все комнаты в доме, гостиная имела прямоугольную форму, без каких-либо выступов или закруглений. Дальний угол перегораживал камин, стену полностью занимал огромный плазменный телевизор. Посреди комнаты стоял дубовый стол с резными ножками, на который с улицы перекочевали белоснежная скатерть, чашки, пирог и сласти. Вокруг стола громоздились массивные стулья, на одном из которых сидела Егоровна. В жилище большого человека маленькая женщина затерялась, как муха в картонной коробке.

– Ну что? – Егоровна тревожно подняла глаза на дочь.

– Сидит в кресле, дуется, – устало произнесла Лена.

– А к столу придёт?

– Нет. Сказал, сами пейте свой чай.

– Ну и ладно, – повернулась к телевизору мать. – Посидим, подождём. Со стола убирать не будем. А то придёт, скажет – опять накрывайте. Чёрт его знает, твоего мужа, что ему в голову стукнет! А мы опять бегай, как две савраски!

– Да уж! – Дочь тоже присела на стул и уставилась в телевизор.

С огромного экрана что-то вещал Борис Николаевич Ельцин. Невнятная речь резала слух, оплывшие щёки совсем заслонили щёлочки глаз. Распухший нос, некогда подкорректированный пластическими хирургами, краше не стал.

– Совсем плохо выглядит Борька-то, – кивнула Егоровна в сторону главы государства. – Вконец уж спился. Всю страну развалили, разворовали, а он знай – водку хлещет. Выбрали на свою голову президента.

– Мам, ладно тебе, – махнула рукой Лена. – Страну развалили… Тебе-то от этого хуже стало, что ли? Ты что, плохо живёшь?

– Хорошо живу! – воскликнула мать. – Лучше некуда! Барину, мужу твоему, каждый день в пояс надо кланяться. А у меня тоже гордость есть! Была бы возможность достойно жить, хрен бы вы меня здесь вместо прислуги держали!

– Тише, мам, – зашипела Лена, – с ума сошла? Если услышит, озвереет!

– Да не услышит, не бойся, – успокоила Егоровна дочь, – вон он сидит, я его в окошко вижу.

– Охранники могут зайти, – продолжала шипеть Лена. – Узнают – донесут!

– Охранники уехали уже, – ответила мать. – Машину помыли и уехали.

– Точно?

– Точно!

Дочь облегчённо вздохнула и с укоризной взглянула на пожилую женщину.

– Как ты можешь такое говорить, мама? – произнесла она. – Сколько я сил потратила, чтобы уговорить Стёпу взять тебя сюда! А ты всё недовольна. Чем тебе тут плохо? Живёшь на свежем воздухе, со всеми удобствами, ешь что хочешь и сколько хочешь!

– Ты ещё будешь меня куском хлеба попрекать! – проворчала Егоровна. – Я всю жизнь провкалывала, вас с Виталькой вырастила и чего дождалась на старости лет? В приживалках живу у зятя, из милости! Домработницу из меня сделали! К кастрюлям приставили! И я ещё должна за это спасибо сказать?