Обсуждение не затихает, пока за окном не становится совсем темно. Кажется, они оба скучали: Грег не сводит с нее взгляда, и Флоренс чувствует это, потому что тоже смотрит только на него.
– Главное – не уходи в феминизм, – просит он.
– Здесь? – смеется Флоренс, побалтывая остатками бурбона в стакане. – Не поймут. Радикальность вызовет отторжение, а либеральности никто не сможет сочувствовать. Конвенционально приятный феминизм, который примет моя аудитория, не интересен мне.
– А кто твоя аудитория?
– До сих пор не могу точно сказать, – признается она, – держу на уровне ощущений.
– Флорри, – Грег прокатывает ее имя по языку, как бурбон, – ты всегда задаешь себе самые сложные вопросы.
– Только поэтому я до сих пор на плаву.
Она поворачивается к окну, за которым плещутся темные воды Гудзона.
– Мне пора, – говорит Флоренс с горечью, – становится поздно.
– Я не смог тебе помочь.
– Ничего, это за один вечер не решается.
Поднявшись из кресла, она оборачивается к лифту.
– Я тебя провожу. – Грег оказывается у нее за спиной в считаные секунды.
Он слишком близко, впервые за три года нарушает установленную им же дистанцию. Или это потому что они сейчас одни?
– Я смогу добраться до парковки, – тихо отвечает она.
– Ты не можешь сесть за руль, – спорит он.
– Вызову «Убер».
Она нажимает еле заметную кнопку на деревянной панели, и дверь лифта, замаскированная под стену, тут же открывается.
– Флорри, давай тебя отвезет мой…
– Моя репутация, Греджи, – поворачивается она и искренне улыбается ему, – оставим ее чистой?
Лифт стремится вниз, и Флоренс устало выдыхает. Не стоило ей подниматься, им обоим это не нужно. Ностальгия – худшее чувство для бывших, и не стоит его подпитывать ни ласковыми именами, ни душевными беседами из прошлого.
Хочется надеяться, что он тоже это понимает. Теперь исчезнет на пару месяцев, как раньше, и вспомнит, что несвободен. Его жена на самом деле чудесная девушка, и из всех договорных браков именно Грег выиграл джекпот. У Флоренс не получается злиться, как бы ни хотелось: Бонни ни разу не продемонстрировала враждебность по отношению к ней. Даже взглядом.
На парковке она смотрит на «Шеви», и все внутри протестует: не хочется оставлять малышку здесь. У нее есть свое место для сна, и оно находится в Бруклине. Не в Бронксе, не на Манхэттене – в Бруклине. Каждый день Флоренс занимает карман, в котором увидела Гэри с Пайпер, и чувствует себя победителем. Хотя бы в безжалостной нью-йоркской гонке за парковочным местом.
Она садится за руль и достает с заднего сиденья бутылку с водой: нужно хоть немного прийти в себя. Наверное, ее опьянил не бурбон, а Грег и эта проклятая ностальгия.
Флоренс аккуратно выезжает – не хватало только попасть в аварию, – и краем глаза замечает, как из галереи выходит знакомая фигура.
Нет. Этого не может быть.
Джек Эдвардс останавливается, и их взгляды встречаются. Он делает вид, что ничего не заметил, даже не кивает. Садится в «Линкольн», кое-как припаркованный рядом со входом, и Флоренс сворачивает направо, к дому.
В тот момент, когда она подумала, что Джек больше не появится в ее жизни, он тут же всплывает. Зачем он здесь? Еще и так не вовремя – она словно оголенный нерв, и хочется только одного – припереть его к стенке и спросить, что он потерял в ее мире.
Вряд ли знаменитый Факбой пытается повторить их незабываемую ночь, половину из которой Флоренс не помнит. И все-таки вот уже две недели он где-то да маячит: приходит в галерею с этим дурацким платьем, постоянно ездит по Бушвику и даже пьет в том же баре, куда они с Бри заходят по чистой случайности. Она даже сомневается, не привиделся ли ей спьяну его побег – слишком тупым он получился.
