– Я знаю Тетерина пять лет. Деловой человек с железной хваткой, всегда держит слово. О его личной жизни ничего сказать не могу, и от наших общих знакомых я о ней тоже никогда ничего не слышал, – коротко ответил Этьен де Маршаль.
Милана подтвердила слова мужа и поведала подробнее: – А ещё вот что: любой русский эмигрант, коснись его жизни в России, всегда что-то вспомнит, что-то расскажет, просто охнет, наконец, выразив свои эмоции. Тетерин – никогда. И ещё… – она на несколько секунд задумалась и добавила: – Ещё я думаю, что до Франции жизнь Тетерина была тесно связана с Ярославлем, и вот почему: как-то в разговоре он спросил, откуда я родом и где жила до большевистского переворота. Я ответила, что родилась и жила в Ярославле, после чего он как-то удивленно и радостно спросил: «Вот как? И на какой же улице вы жили?» Я ответила, что на Малой Варваринской. Тогда Тетерин воскликнул: «А-а-а!» – и кивнул, причём сделал это совершенно уверенно, дескать, как же? знаю! Я заинтересовалась и спросила его: «Вы на ней бывали?» Он засмеялся, уклончиво ответил: «Я много где бывал!» – и в свою очередь спросил: «А знаете, что Варваринская улица есть, например, в том же Санкт-Петербурге?» Потом слово за слово… В общем, ушёл от дальнейшего разговора. Две недели назад он вдруг обратился ко мне: «Милана Игоревна, мне нужен честный мужчина, желательно русский. У вас нет такого на примете?» Я ответила ему: «Честный и русский – это наш с вами земляк Сергей Алябьев». Намеренно сказала «наш с вами земляк», и он принял это как должное. И это мне не показалось, тем более что он кивнул и сказал: «Ага!» Потом Тетерин о чём-то подумал и попросил рассказать о тебе, причём в его просьбе проглядывался явный интерес. Я ответила: «Рассказывать о честности, всё равно, что врать». Вот, пожалуй, и всё.
– И этого вполне достаточно, – ответил Сергей Сергеевич.
Потом они нашли другую тему для беседы и спустя полчаса, поскольку было уже девять вечера, Алябьев стал прощаться. Перед уходом, он попросил у Миланы её хромированный «Смит и Вессон», подаренный ей братом на день рождения в январе 1917-го. Этот револьвер ей очень нравился, потому что имел систему Доджа, в которой при переламывании рамки со стволом специальный стержень приподнимал гильзы над каморами, что упрощало процесс перезарядки оружия.
– Не потеряю, – обещал он. – Просто родился один план, и «шпалер» может потребоваться.
– Ясно, – ответила она, поняв, что своё оружие он продал, и вздохнула: – Видимо, Серж, совсем тебя с деньгами прижало. Что же ты всё таишься-то от меня, чай не чужая?
– Ничего, Миланочка! Всё уладится!
Он так же обещал ей, что не пойдёт пешком, и, дойдя до площади Этуаль, возьмёт такси, что он и сделал, но до доходного дома мсье Мартена не доехал, вновь увидев проститутку Люси. Она всё так же стояла под зонтом, прилипая к стене дома, хотя, надо сказать, что дождь, непрерывно шедший уже три дня, часа два, как вдруг закончился, наполнив город тяжёлой сыростью и лёгким озоновым дыханием приближающейся ночи.
Алябьев протянул женщине сто франков:
– Люси, мне нужна твоя услуга, но не та, что ты оказываешь.
– Серж, для тебя, что хочешь.
– Твой сутенёр Мишель. Прямо сейчас.
Она взяла деньги, спрятала их на груди и сложила зонт:
– Как скажешь!
Алябьев заметил, что нижняя разбитая губа Люси опухла ещё больше, чем была опухшей три с половиной часа назад – наверняка добавка от Мишеля.
