– Тибо? Хм? Ты от Тибо? Но я тебя не знаю!
– Да и незачем – себе дороже. – Алябьев вынул «Смит и Вессон» и крутанул барабан: – Так как насчёт рулетки?
Однозначно: его неожиданное появление, его спокойствие и наглость их обескуражили. И даже если бы у Мишеля и его подручных тоже нашлись револьверы, Алябьев всё равно был бы первым и вряд ли бы дал ими воспользоваться.
– Хорошо… – помедлив, сказал Мишель. – И сколько же ставим?
– Пятьсот! – Алябьев привстал и бросил на стол купюры: что, мол, мелочиться?
С высоты своего роста он увидел: у каждого за поясом было по длинному ножу.
Мишель запустил руку в брюки и тоже выложил деньгу: – Кто начнёт?
– Никто, – ответил офицер. – Вы проиграли, – и взвёл курок.
Напарники Мишеля дёрнулись на стульях, но тот взмахом руки остановил их.
– Разумно, – подтвердил Алябьев, собрал весь куш и сложил его в карман.
– Я не привык, когда со мной так обращаются, – Мишель побледнел.
– Я тоже, – ответил Сергей Сергеевич и передразнил: – Пошёл вон! Вылетишь в окно!
– Однако ты тоже вышиб двери, – напомнил сутенёр.
– У меня нет времени скрестись под ней как бездомная кошка. Наше дело с Тибо не терпит отлагательства.
Фраза «наше дело с Тибо» опять попала в цель, и Мишель перешел на «вы».
– Что вам нужно, мсье?
– Завтра в девять утра я жду Тибо в кафе «У друзей» на Муфтар. Передай ему: «Напарник хочет вернуть ему то, что забрал, и просит взять на себя его обязательства». И ещё – это уже от себя лично: не надо бить женщин по лицу, пусть даже они того и заслуживают. Их, собственно, вообще нельзя бить, разве что любовно хлопнуть по круглой попке. Если ещё раз тронешь хоть одну девчонку, я отрежу тебе голову на уровне твоего шрама. Не веришь – спроси у Тибо. И не вздумай прицепить ко мне «хвост». Теперь уж я буду точно недоволен.
– Я понял вас, мсье.
– Вот и славно, Мишель. Надеюсь, что ты не намерен нарываться на неприятности.
Не убирая револьвера, Сергей Сергеевич покинул квартиру. Афёра удалась, и за Люси он тоже отомстил. Теперь он был точно уверен: Тибо обязательно придёт на встречу с ним.
К слову сказать, месяца два назад он случайно разговорился с одним старым лавочником, с детства лично знавшим этого ушлого грабителя, и лавочник совсем неплохо о нём отозвался. Тибо был с самого «дна» Парижских трущоб, но отнюдь не быдло – голова у него варила. С детства он тянулся к любым знаниям и легко их усваивал. Например, в шестилетнем возрасте по брошенной газете выучил алфавит и научился читать, доняв своей настойчивостью всех ему известных грамотных людей. «Помню, он мне говорит, – рассказывал о Тибо лавочник, тепло улыбаясь, – «Мсье Дюкре! Научи, как из букв получаются слова!» Стоит передо мной такой грозный: босой, в пятнадцать раз залатанных широких штанах: одна рука в бок, в другой замусленная газета. Брови нахмурены, губа оттопырена: Гаврош-гаврошем. «А не научу, так что?» – смеясь, спрашиваю его. Он ткнул в меня газетой: «Все стёкла тебе побью!» Как тут не научить? Ведь точно – побьёт! Тот ещё хулиган был, хотя и от земли не видно». Тибо рос не по возрасту сильным мальчишкой. С тринадцати лет он работал грузчиком, в пятнадцать стал участвовать в нелегальных драках за деньги. Говорили, что драться его учил какой-то старый марсельский моряк, из тех, кто в совершенстве знал сават>1, кому в своё время в нём, да и на кулаках не было равных. За своё преуспевание в драках Тибо и получил прозвище «Колотушка» – валил наповал одним ударом. Уже тогда вокруг него роились крепкие бойкие парни с суровыми лицами. Но они открыто закона не нарушали, честно свою трудную деньгу кулаками зарабатывали. А потом началась война, и Тибо, как все честные французские мужчины, ушёл воевать. Вернулся он через год, после ранения, хромая на левую ногу. Те, кто его ещё помнили, говорили: «Кончился Тибо-Колотушка…» Однако, невзирая на это «кончился», он снова стал тренироваться, скоро избавился от своей хромоты – на нём словно на собаке зажило – и не прошло трех-четырёх месяцев, как знающие люди опять о нём в голос заговорили, пророча ему знаменитую спортивную карьеру. Но…
