– А чем я здесь могу помочь? – не понял Эрлай.
– Да ведь она отдаёт ему предпочтение не только как скульптору, но и как человеку!
– Если она выбрала тебя когда-то лишь исходя из этого, то грош цена этой девушке и её чувствам! Ей нужен не ты, а твои лавры! – возмутился Эрлай, но друг перебил его и возразил: «Как бы там ни было, но я люблю её! И лучше умру, чем её потеряю, а она отдаляется от меня…»
На лице Гуансюя была грусть и безысходность. Он добавил: «Не мог бы ты сделать для меня что-нибудь оригинальное? Вложи в это все силы. Я покажу это ей и скажу, будто это сделал я, и может, она передумает бросать меня! Ты гениален, чего тебе стоит! Прошу тебя!» – взмолился Гуансюй, и Эрлай не смог отказать.
Работал Эрлай полгода. Ради этого он даже пропускал занятия в училище, объясняя это болезнью. Он вставал ранним утром и трудился до поздней ночи. Всё настойчивее ему звонил Гуансюй и напоминал, что время не ждёт, но юноша отвечал, что для хорошего результата работать нужно долго. Он не позволял Гуансюю приезжать смотреть на неоконченный труд; но наконец он пригласил его к себе. Творец откинул портьеру, и Гуансюй увидел новое детище своего друга: четверых живых людей, которые, казалось, вот-вот сойдут с места. Первой была хрупкая, изящная женщина: с одной стороны, было понятно, что ей много лет, но с другой – в ней было что-то неизменно детское. На коленях её лежал младенец и спал сладким сном; в левой руке её была раненая птица – чайка, которая сидела смирно, наклонив голову; в правой же руке она держала большой шар, полый внутри.
– Это четыре главные добродетели, – пояснил Эрлай. – Женщина – мудрость. Её детские черты лица и ребёнок на коленях – символ того, что самое мудрое существо – младенец; он радуется каждому дню, познавая новое, безгрешен и ещё не искушён в интригах жизни: он любит каждый предмет и каждое живое существо. Раненая птица означает смирение: мудрый человек никогда не ропщет на судьбу. А шар в руке – то, в чём отражается истина – самое главное в жизни. Мудрец отличается от большинства тем, что видит истину невооружённым глазом и не сомневается в ней.
Второй была высокая, мощная женщина-амазонка в одежде воина. Она держала меч, которым собиралась обрубить головы страшному девятиглавому дракону, что лежал у её ног. Эрлай рассказал, что торжество правды, приходящей свыше, иногда кажется жестоким, но возмездие за совершённое зло всегда заслуженно. Это был образ справедливости. Третьим был грозный воин в латах и шлеме с поднятым вверх копьём; он олицетворял мужество. И, наконец, завершал эту плеяду героев, на первый взгляд, абсолютно обыкновенный крестьянин в простой одежде и в лаптях. Он держал кувшин (видимо, с водой) и небольшой кусок хлеба – большего ему не было нужно. Он был воплощением умеренности во всём.
Гуансюй не мог подобрать слов, чтобы выразить своё восхищение; впав в эйфорию, он бросился обнимать и расцеловывать друга.
– Но я не могу показать это на выставке, – почему-то, придя в себя, сказал Гуансюй. – Это произведение на религиозной основе. Как я скажу об этом людям?! В нашей стране это жестоко карается.
– А скульптуры не надо никак описывать, комментировать, – успокоил его Эрлай. – Всё равно каждый понимает творчество по-своему. Если твоя девушка – действительно такая тонкая натура, как ты рассказывал, она всё поймёт и оценит без слов.
