Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города: 1917-1991 - страница 42

Мать отвечает: «А живем мы в особенное время, и дети у нас должны быть особенные, лучше, чем везде. Они должны быть здоровые и очень крепко любить социализм»209. Я не сомневаюсь, что и Ольга Захаровна, и ее сын, мой свекор, не без медицинских оснований жили в санаториях – деталей их недугов немало в переписке. Однако другая половина наших родственников даже не могла приблизиться перед войной к системе «доступного и бесплатного» советского здравоохранения. Здесь царили негласные правила уже сформировавшегося «большого стиля». Моего деда после контузии, полученной во время захвата вооруженного преступника в 1937 году, никто не лечил. Просто уволили из милиции как инвалида, что, вероятно, и спасло ему жизнь в период репрессии. Со своими болячками Николай Иванович Чирков мог устроиться лишь учеником токаря на завод. Отказались даже мобилизовать в армию в начале войны. Обратно в милицию взяли только в 1942 году – почти умирающего от голода, но все-таки опытного оперативника. Это спасло жизнь в блокадном Ленинграде.

Во второй половине 1930‐х годов номенклатурных санаториев становилось все больше, и основным видом одежды для отдыха в Советском Союзе считались пижамы. Любопытно, что они существовали и в первых советских здравницах для рабочих. Чуковский писал об особых полосатых казенных костюмах, предоставляемых отдыхающим пролетариям в Сестрорецком курорте210. Специальная же одежда для купания, как для женщин, так и для мужчин, предназначалась в первую очередь для спортсменов.

Письмо с Кавказа. 1930‐е. Личный архив О. Н. Годисова и Н. Б. Лебиной

Десталинизация быта привела к тому, что люди начали сами, без путевок, уезжать на время отпусков – прежде всего на юг. Людей, отдыхавших таким образом, уже в середине 1950‐х стали называть «дикарями». Через несколько лет, в середине 1960‐х годов, это название, как писала «Литературная газета», «настолько вошло в обиход, что его уже можно употреблять без кавычек. А вошло оно потому, что дикари – наиболее многочисленная из категорий отдыхающих, выбирающих маршрут по своему вкусу»211. Питерский историк Михаил Рабинович вспоминал, как в середине 1950‐х они с женой поехали отдыхать в Крым: «Никаких путевок у нас не было, – писал мемуарист, – и мы поехали „дикарями“. Добрались благополучно до Коктебеля… и в тот же день сняли комнату с „питанием“»212. На юге в сезон часто сдавали не комнаты, а койки (спальное место). Долгое время цена на них не менялась: до хрущевской денежной реформы 1961 года она равнялась 10 рублям (пятидесятиграммовое мороженое-эскимо тогда стоило 1 рубль 10 копеек), а затем – 1 рублю. Частный сектор – пока не совсем нелегальный, но довольно разветвленный – обеспечивал и жильем, и едой, правда, уже за дополнительную плату. Ныне удивляет неприхотливость неорганизованных курортников. Звезда ленинградского балета 1960–1970‐х Габриэла Комлева вспоминала, как она приехала в 1958 году в Крым по курсовке – документу, обеспечивающему лечение в санатории без жилья и питания. По совету многоопытных беспутевочных отдыхающих балерина попросила врача выписать в виде лечебной процедуры сон на пляже. Так у нее появилась легальная койка прямо на берегу моря. «Пляж по сути был моим домом, – пишет Комлева. – Свои вещи я хранила у знакомых»213. Такое «жилье» требовало «спецодежды» – хорошего купального костюма. О появлении этих новых реалий жизни человека советского, связанных с деструкцией бытовых устоев сталинского «большого стиля», на официальном уровне впервые поведал Сергей Михалков.

Назад Вперед