Пора было ехать дальше, чтобы успеть до вечера, побывав у чабанов, вернуться на заставу. Колосов еще вчера договорился с Серовым, что вечером проведет беседу с пограничниками о дружбе и товариществе на примерах свой службы здесь рядовым, а вот откровенного разговора с сержантом, на который рассчитывал во время поездки к чабанам, не получилось. Колосов не хотел задавать лобовые вопросы, опасаясь, что тем самым еще больше отдалит откровенность, а время шло безбожно быстро. Капитан хотел было уже подняться, чтобы подтянуть подпруги у коня, решив, что, быть может, в пути найдет удобный повод для начала желаемого разговора, но Уржанцев, поняв, что офицер собирается ехать, сам попросил разрешения задать ему один, не очень, как он выразился, тактичный вопрос.
– Наш начальник сказал, что вы приехали разбираться с Воронцовым. Как вы считаете, он хороший человек?
Колосова обрадовал этот вопрос, но и удивил, ибо сам он хотел задать сержанту именно такой вопрос. Помедлив немного, ответил:
– Человек – хороший, а солдат – неважный.
– Почему? Почему вы так думаете?
– Как тебе ответить? Впрочем, тебе об этом лучше знать, из одной тарелки хлеб берете. И солонка у вас одна.
– Мне-то известно, но не верят нашему брату.
– Капитан не верит?
– Был бы замполит не в отпуске, он бы точно вмешался, а сейчас, – Уржанцев немного помедлил, подыскивая, похоже, более удобные слова, затем продолжил: – У нас на заставе кружок шоферского навыка. Перерыв сейчас в его работе. В госпитале наш водитель. Мы хотели, чтобы не забылось ничего, ефрейтора Воронцова попросить с нами заниматься, он охотно согласился, так капитан Серов – ни в какую. Он, говорит, не за отличную службу к нам прислан, его самого воспитывать нужно, а не ему людей учить. Зачем путать одно с другим? А Воронцову запрет – плевок в лицо. Вы бы поговорили с начальником заставы…
– Хорошо, – пообещал твердо Колосов. – Обязательно. Ну а теперь – в путь. Нарзанчику на дорожку по глоточку.
Он прилег на густую траву и, обжигая зубы, принялся смаковать бодрящую вкусность. Уржанцев прилег чуть поодаль, у одного из арчевых корней, и почувствовал под ладонью что-то круглое. Вроде бы камень, но вроде бы нет. Раздвинул на всякий случай траву и даже воскликнул:
– Товарищ капитан!
Удивиться и возбудиться было от чего: в траве, почти у самой воды, лежали старинные золотые часы с крышками и цепочкой. Не оброненные, а явно спрятанные. Колосов осторожно взял их, осмотрев, прислушался: не идут ли. Лишь поле этого открыл крышку. На внутренней стороне крышки фирменная марка: «Павел Буре. Поставщик двора его Императорского Величества» А на тыльной стороне верхней крышки гравировка. Ручная точечная: «Другу Уразбаю Мурзабекову от И.В. Симонова. Год 1931, апрель, день 13».
«Мурзабеков?! Мурзабеков?! Знакомое что-то…»
Открыл внутреннюю крышку. Механизм не ржавый. Совсем чистый. Крутнул головку раз да другой – затикали часы. Недавно, выходит, оставлены.
– Кто и когда здесь был до нас? – спросил Колосов сержанта, понимая даже, что, скорее всего, не по адресу вопрос; сержант, однако, оказался вполне осведомленным.
– В тыл капитан редко посылает наряды. Мы все больше по линейке. Чабаны дней пять, как начали спускаться. Проводить первых начальник заставы сам приезжал. И все, пожалуй.
– Охотиться никто разрешения не брал? Не в курсе?
– В курсе. Никто.
– Да, закавыка… А фамилия, что на часах, мне прежде попадалась. Не помню только, где и когда.
