Но он явно был мной недоволен. И очевидно, что меня в тот момент начали уже совершенно отчетливо воспринимать как психа. Другой вопрос, что я был психом на грани (как и всякий восьмилетний ребенок, между прочим), так что поставить мне однозначный диагноз и сбагрить в психушку не представлялось возможным.
Так шло время, жизнь продолжалась, я вел себя, в общем-то как вполне вписывающийся в рамки хулиган, никого больше не пытался убить. И взрослые, очевидно, решили, что я повзрослел, изменился и все такое.
На самом деле, я просто научился смотреть по сторонам, анализировать и делать свои выводы. Научился говорить то, что от меня ждали услышать и, по большей части, не попадаться на своих хулиганствах. Еще немного, и я научился бы манипулировать людьми. Но произошло непредвиденное. Я влюбился. Хотя, это случилось уже позже.
«Не важно насколько близки люди. Их все равно разделяет бесконечность»
Декстер Морган
А еще, у меня был друг. Друг из приюта. Единственный и, наверное, настоящий. То есть, на мальчишеском уровне он, наверняка, считал меня своим настоящим другом. А я… Ну, насколько я был способен испытывать подобные чувства.
Если меня не усыновляли потому что я отталкивал от себя потенциальных родителей, видя в них колоссальную фальшивку, то его – просто потому, что он был больной и уродливый. Тощее тщедушное тело, огромная, покрытая нелепо растущими курчавыми волосами голова, очки с такими линзами, словно их сняли с телескопа Хаббл, и это было единственное, что помогло бы мальчишке увидеть мир. У него были какие-то проблемы с сердцем и жуткий, как будто даже видимый невооруженным глазом сколиоз. Его никто не любил. И он никому не был нужен. Кроме меня. Почему? Честно, я не знаю. Как мне кажется теперь, одной из моих основных психиатрических проблем была не тяга к насилию – никакой такой особенной тяги никогда и не было, – а избыток людей вокруг меня. Людей было слишком много, они слишком много говорили, требовали внимания. Почему-то считается, что люди должны взаимодействовать друг с другом все поголовно и стремится жить в социуме.
Мы с Крисом были вне социума. Разумеется, не потому что это был наш сознательный выбор – какой там к чертям выбор в сопливом возрасте. Просто так уж вышло.
Мы были отдельно. Так сложилось. И ему я прощал многое. Во-первых, потому что он был умен. Во-вторых, потому что – то ли от отчаяния, то ли еще по какой-то причине – ни черта не боялся. А в-третьих, потому что он казался мне родственной душой. Родственной в том смысле, что я сделал себя изгоем сознательно (ну, почти сознательно), а он был рожден изгоем.
Разумеется, я его защищал по мере сил, и изрядная доля моих драк происходила по отработанной схеме – он, будучи умным, но невоздержанным на язык, кого-то задевал, его пытались избить, и тут в процесс, с диким ревом и стремлением разорвать на части, врывался я. Думаю, если бы взрослые узнали о подобном раскладе, они стали бы относиться ко мне немного терпимее. Но они каким-то чудом не узнали. До сих пор теряюсь в догадках как такое могло произойти.
На протяжении тех немногих лет, что мы дружили, у нас выработалось некое подобие кодекса поведения, что ли. Разумеется, мы оба были уродами – он снаружи, я внутри. Только вот я-то до поры до времени ничего такого не осознавал, а ему… Ему было, наверное, намного хуже. Он точно знал что из себя представляет.
