— Пей, — сказал Норен, не глядя на неё, — вина всё равно нет.
Велена послушно осушила кружку одним глотком и поставила на пол. Посмотрела на убийцу.
— Я должна извиниться.
Норен дёрнулся, но, взяв себя в руки, посмотрел на неё.
— Я тебе нагрубила, — она подняла в воздух руку, увидев, что Норен собирается её перебить, — только не начинай эту песню — «ты госпожа, я тебе принадлежу». Придумай что-то новенькое.
Норен закрыл рот и опустил глаза. После паузы он всё же заговорил:
— Вообще-то, я думаю, что ты права. Никто — ни энтари, ни крылатый, не стал бы терпеть меня так долго. После того, что мы видели в Александрии, глупо сводить всё к генетике… к происхождению. Мой народ оказался не тем, что я ожидал. А ты оказалась именно такой, какой мне казалась.
Велена усмехнулась, и, заметив это, Норен кивнул.
— Именно… твоя маска слишком хороша. Я почти поверил в то, что ты из лавы и камня.
Велена отвернулась и посмотрела в огонь. Отблески углей наполняли её зрачки нездешними отсветами.
Норен тоже посмотрел в огонь.
— Я смотрел, как ты спишь. И вспомнил, почему не убил тебя в ту, самую первую ночь.
— Ты бы не смог, — сказала Велена равнодушно.
Воздух колыхнулся, будто на секунду кто-то открыл ставни, и спустя полсекунды Велена почувствовала, как ледяное лезвие прорвало кожу чуть ниже её левого уха.
— О нет. Я бы смог, — услышала она голос совсем рядом. Лезвие исчезло раньше, едва патрициана успела осознать, что произошло.
Норен внезапно оказался на коленях на полу перед ней, и на ноже в его руках блестела свежая кровь. Велена подняла пальцы и коснулась шеи — на её пальцах тоже оказалась красная жидкость.
— Я тебя не боюсь, — сказал Норен, — не боюсь так, как боятся другие. Для меня имя Хейд было лишь меткой смерти. Мне назвали имя — как десятки раз называла имена ты. И мне было всё равно. Но в ту ночь я был слаб и слегка задремал. Когда я проснулся, виски сжимала боль — миньон Флавия торопил меня. Я увидел тебя спящей. Твои губы слегка приоткрылись. Веки дрожали. Ты вела с кем-то вечный и бессмысленный спор. Не было ничего легче, чем убить тебя тогда. Но я видел другую Велену. Не командора. Не любовницу императора. Не последнюю из дома Хейд.
Норен поднял руку и пальцами провёл по щеке Велены.
— Даже не ту всетерпеливую Хейд, которая обещает вечно ждать, пока я смогу простить её несуществующие грехи, — Велена прижала к щеке его руку и закрыла глаза, желая и боясь увидеть жалость на его лице. Но Норен приблизился к ней так близко, что она могла чувствовать его дыхание на своих губах, — тогда всё решилось. Я стал твоим. С того дня я готов был собакой свернуться у ножек твоей кровати и охранять тебя. Не спать по многу дней, оберегая твой сон. Следовать любому твоему приказу, подчиняться мановению руки.
Он перевёл дыхание и опустил подбородок на колени энтари. Та всё ещё сидела с закрытыми глазами, откинувшись на подголовник кресла.
— Десятки раз я говорил тебе — тебе не нужно было ждать. Тебе не нужно было щадить меня. Я готов был отдать тебе всё. Ты не верила мне.
— Я бы ранила тебя.
— Велена, я — катар-талах. Меня учили терпеть любую боль.
Велена открыла глаза и, посмотрев на него, слабо улыбнулась.
— Но ты не видел своих глаз.
Норен покачал головой.
— Ты — патрициана Вечного Рима, — сказал он. — Разве тебя можно остановить взглядом?
Велена пожала плечами. Норен снова покачал головой.
