– Лучше не бывает, истинно рай земной, а не место…. – ответил пророк, с любовью обводя взглядом темные сырые стены. Тут, я чай, видения ко мне будут денно и нощно приходить… А я их, значит, в тетрадочку опять буду записывать. Тут мое, так сказать, работное место, стол мой и престол…
– Да-да, ты уж все запиши! – князь решил напомнить пророку о дисциплине. – А мы справляться будем о твоих делах, как устроился… вон граф Г. и мадемуазель Лесистратова заедут тебя навестить…
– Премного благодарен, батюшка князь, премного! А вы уж похлопочите перед государем, чтобы меня в монахи поскорее постригли, да митрополиту накажите… – пророк ни на минуту не забывал о необходимости снова войти в полчище черных попов.
– Похлопочу, любезный. Ну, прощай! – с этими словами Александр Борисович вышел из кельи.
– Оревуар, господин пророк! Не скучайте тут без нас! – Лизонька выпорхнула вслед за князем. Граф Г. замкнул шествие, и скоро уже монастырь остался далеко позади княжеского выезда.
Однако совсем избавиться от хлопот по благоустройству провидца на новом месте никому из наших героев не удалось. Царь непрерывно интересовался состоянием и самочувствием Василия, и даже сохранилась записка: «Его Величеству угодно ведать о нынешнем состоянии посланного к здешнему митрополиту Гавриилу для пострижения, по желанию, в монахи крестьянина Васильева».
К исполнению сего и послана была от генерал-прокурора девица Лесистратова, которая даже совершила небольшой подвиг, проникнув в одиночку в мужской монастырь, совершенно не предрасположенный принимать кого-либо женского пола. Как видно уже в те времена монахи во главе с митрополитом вполне обходились, так сказать, собственными силами – и в смысле монастырского хозяйства, и во всех остальных отношениях, на службе и в быту.
После длительных расспросов неразговорчивого бывшего коновала Лизонька написала отчет: «означенный Васильев и был распрашиван наедине бесприметным образом, на что тот Васильев и говорил, что он нынешним его жребием доволен, но токмо что пищу дают ему единожды в день, отчего слаб в силах; притеснения ему никакого ни от кого нет, ибо сего надзирает сам митрополит; скучает же, что долго не постригают его в монахи, а говорят, чтобы еще трудами утвердился; жалуется, что не имеет нужной одежды, что и приметно, о чем и просит человеколюбивейшаго в пособии милосердия».
На самом деле Васильев по своему обыкновению устроил целый спектакль – пил лбом об пол, пытался поцеловать Лесистратовой руку, бубнил что всеми гоним и никем не любим, и что всю жизнь, как видно суждено провести ему по трем крепостям и шести тюрьмам, да еще и без монашеского клобука. Через князя Куракина весть о том дошла до государя, который декабря 21-го поблагодарил митрополита Гавриила за его попечение о Васильеве. Для улучшения благосостояния оного послано было десять рублев.
На Рождество, декабря 25-го весь стольный град Санкт-Петербург веселился и наряжался. Это представляло собой разительный контраст с мрачнейшим зрелищем, которое город имел счастье лицезреть совсем недавно. В начале декабря утром от Нижней Благовещенской церкви Александро-Невского монастыря во дворец отправился траурный кортеж, сопровождаемый августейшими особами. Перед шествием несли императорскую корону. Так проходило невиданное доселе – перезахоронение давно уже убиенного батюшки нынешнего императора супруга Екатерины II Петра III.
