Итак, в 1796 году император Павел I был готов к переменам. Но была ли к этому готова Россия, и прежде всего сановный Санкт-Петербург?
Императора Павла I часто называют трагическим персонажем на российском политическом небосклоне. Трагедия заключалась в том, что окружающие не понимали его, а он не понимал их. Это был замкнутый круг непонимания, перераставшего в страх, раздражение, ненависть. Его ближайшее окружение не стало и не могло стать сплоченной командой, в едином порыве устремленной к общей цели. А ему ошибочно казалось, что его монаршей воли будет достаточно, чтобы в одночасье изменить все: страну, армию, людей, характеры, вкусы, моды… Он лихорадочно спешил в своих переменах, отнюдь не задумываясь о том, что лихорадочная спешка приводит к плачевным результатам. Он жаждал уважения и любви – его боялись; он стремился к славе и почитанию – над ним потешались; он искал благородных друзей – его обманули и предали…
«Павел вступил на престол с обширным запасом преобразовательных программ и с еще более обильным запасом раздраженного чувства, – писал историк В. О. Ключевский. – Но ему уже было значительно за сорок лет… он так долго дожидался престола, что, вступив, подумал, что вступил уже поздно…»
Царствование Павла I началось с манифеста, провозгласившего мирную политику Российской империи. В стране стали проводиться тотальные преобразования. Стремительная законотворческая деятельность Павла-императора свидетельствует, что годы его «гатчинского затворничества» сопровождались напряженной работой в этом направлении. Создается ощущение, что некоторые документы были уже давно подготовлены наследником, выверены и переписаны набело. Павел отменил прежний чрезвычайный рекрутский набор (по 10 человек с тысячи), осуществил меры по уменьшению цены на хлеб. С высоты царского престола впервые в России была предпринята попытка облегчить каторжный труд крестьян, ограничивающая барщину тремя днями в неделю работы на помещика. Особое внимание уделялось вопросам реорганизации армии. Основываясь на своих собственных представлениях о воинском порядке и дисциплине, Павел в одночасье переодел и переобул солдат и офицеров на прусский манер, переписал уставы, выпустил новые штаты и точные правила рекрутских наборов. Привыкшие к вольготной жизни екатерининские офицеры были вынуждены «нести прямую службу, а не по-прежнему наживать себе чины без всяких трудов». Все петербуржцы в одночасье должны были сменить покрой сюртуков, платьев и шляп, который ни в коем разе не должен был напоминать о французской моде, свидетельствующей, по мнению нового императора, о французской «революционной заразе» и «духе якобинства».
Жажда исторической справедливости толкает Павла на умопомрачительный шаг: он отдает распоряжение об эксгумации останков Петра III и с почестями хоронит его вместе с усопшей Екатериной II в Петропавловском соборе. При этом он весьма жестоко обходится со всеми оставшимися в живых участниками переворота 1762 года, вознесшего на престол его мать. Это было демонстративное назидание окружающим, которое, впрочем, не предотвратило его собственного рокового конца.
Он хотел быстро-быстро добиться результата во всем. Как в детстве – быстро заснуть, быстро проснуться, быстро позавтракать, быстро приготовить уроки… В характере этого взрослого человека осталось много детского: излишняя искренность, излишняя наивность, излишняя обидчивость, излишняя подозрительность. Последнее погубило его отношения с семьей. «Павла стали преследовать тысячи подозрений, – писал современник А. Чарторыйский, – ему казалось, что его сыновья недостаточно ему преданы, что его жена желает царствовать вместо него. Слишком хорошо удалось внушить ему недоверие к императрице и к старым его слугам. С этого времени началась для всех, кто был близок ко двору, жизнь, полная страха и вечной неуверенности».
