– Извел, извел Глашеньку, ирод! Проклятый! – она кричала на мальчика все сильнее. Чтобы высвободить его, мне пришлось ударить старуху, о чем я долго сожалел потом. Упав на землю, она начала рыдать в голос, кататься по земле и бить себя руками.
– Пойдем скорее, – шепнул я Саше, и мы побежали в сторону реки. Всю дорогу мы молчали. Наконец, я заговорил:
– Ты испугался? – я посмотрел на своего воспитанника, который все еще дрожал всем телом.
– Немного. Это мать Глаши. Она считает, что мы отравили ее. Она приходила к папочке вчера вечером, говорила, что в нашем доме поселилось зло, демоны окружили усадьбу. Папочка прогнал ее прочь. Но она пообещала, что сожжет нас дотла.
Я не нашелся, что ответить напуганному ребенку. Река, прозванная в деревни Воровакой, была безлюдной. Саша объяснил мне, что по местному поверью в этой реке водятся русалки. В тихие ночи они выходят на берег, и, обратившись прекрасными девушками, идут в деревню искать себе женихов. Каждому, кого встретят, они обещают вечную любовь, и если кто-то польщается и целует русалку, засыпает навсегда. Своих жертв русалки оттаскивают в реку, и съедают там заживо. Вороваку крестьяне обходили стороной, и, зайдя в воду, я понял, что все объяснялось холодным подводным течением, от которого у меня сводило ноги. Плавал мой воспитанник превосходно, в чем я убедился, наблюдая, как он умело нырял и появлялся на поверхности воды. Я сидел у края воды и моему взору открылись прекрасные виды желтых полей на другом берегу. Я всматривался в их ровное огненное течение, но видел совсем иное. Мы с Аннушкой стоим на берегу Невы поздней осенью. Она опирается на парапет мостовой, не смотрит на меня. Я не нарушаю тишины, наблюдая, как по Неве плывет одинокая лодка со старым рыбаком. Дождь начинает хлестать меня по щекам, вода в реке вспенивается и покрывается мелкой рябью. Пелена холодной воды не дает нам разглядеть другой берег, на котором возвышаются шпили Никольского собора. Аннушка вдруг вздрагивает и говорит едва слышно: «Я согласна!».
Внезапно меня обдал жаркий порыв ветра, и я вспомнил, где нахожусь. Я посмотрел на тонкую гладь воды и понял, что вот уже несколько минут не видел Сашу. Догадка была так страшна, что, не успев осознать ее, я кинулся в воду. Холодное течение обжигало распаленную от летнего солнца кожу. Я нырнул глубже, но видел только темное дно и серо-зеленую массу поднятого со дна ила. Мне не хватило воздуха, я уже чувствовал наступление панического ужаса от случившегося, как вдруг почувствовал, что кто-то схватил меня за ногу. Глаза не видели ничего, кроме черного дна и грязной массы бьющей мне в лицо тем сильнее, чем быстрее я пытался высвободиться от пут. Я дернул ногу что было сил, но легкие уже жгло огнем. В этот момент мне даже почудилось, что меня схватила русалка, голодная до человеческого мяса. Я панически замахал руками, и в тот же момент меня рвануло вверх. Я вынырнул на поверхность воды, увидев небо, и задышал так часто, что сердце не успевало перегонять горячую кровь. Когда я свыкся с мыслью, что жив, я оглядел берег. Саша сидел на песке и поедал принесенный с собой завтрак.
– Что-то схватило меня на дне, – только и сумел выдавить я, упав на раскаленную землю.
– Там много коряг от поваленных деревьев. Их несет с лесопилки, она вверх по течению, – мой воспитанник жевал бутерброд с ветчиной и смотрел на меня с удивлением. Путь до усадьбы мы провели в тишине.
