Как же хорошо жить на свете, когда есть куда бежать. Хочется заплакать, горит свет. Вера на кухне, разбила две тарелки, рассыпала муку, сожгла полотенце. Бегу по ступенькам, все ближе и ближе, вот она дверь, двадцать седьмая, а за дверью дым.
Верка в слезах, забыла купить хлеб, пересолила фарш, стерла левую ногу…. Как же сладко в груди, где-то в животе, там живет мое счастье. Хочу пропахнуть дымом, выпить Веркины слезы, съесть соленые котлеты без хлеба, разносить эти туфли.…
Хватаю ее за ногу, целую в натертое место, зачем покупать на размер меньше? Челку подстригла, глаза стали еще больше.
– Вера! – говорю и прижимаю ее к себе.
Вот оно, счастье! Прижаться и стоять. Как будто ничего большего нет, и не было никогда. Только здесь, только сейчас. Как же я ждал этого! Как же хотел вот так прижаться и забыть обо всем.
У меня нет ничего, есть только она.
Я тишину люблю. А есть ведь такие люди, которые не могут в тишине находиться. Им то радио включи, то телевизор. То пылесос. Так ещё и людей назовут, чтобы те ходили вокруг них и разговаривали.
А я на третьем этаже живу и прекрасно всё слышу! Так, а под моими окнами то трактор туда-сюда ездит, не знаю с какой целью, то люди ходят. Да пускай бы себе ходили, так они же идут себе, идут, и вдруг встретятся! И нет бы, в помещение пройти, они встанут под моими окнами и разговор заведут.
А мне может, неинтересны их беседы, противны просто! Я может, к себе прислушаться хочу, мысли свои понять. Как жить дальше? К какому идеалу стремиться? Есть ли вообще смысл? Смогу ли?
Вы посмотрите, сколько вопросов! А под окнами моими никто такие вопросы не задаёт! Я бы рад какой совет услыхать, но нет. Людей другое волнует. Какой водой дрожи заливать, как с сорняками бороться, где мужа три дня носило?
Разве это должно волновать? Да мне страшно! Я и к врачу обращался и ихтиолку пил на ночь и масло макадамии втирал. Ну ничего не помогает! А окна закрою, мне душно.
А один раз я сдержаться не смог. Прямо из окна им и говорю.
– Вы, – говорю, – гражданочки домой бы шли. У вас там мужья, дети. Забыли?
А они головы вверх подняли, не поймут, откуда голос.
– Да-да! – говорю я ещё громче. – Мужья пришли с работы, где же жены? Где на плите вареная морковь? Где жареное мясо, макароны? В конце концов, где первая любовь?
Вижу, гражданочки послушались и пошли себе домой. Так и правильно! И нечего без дела болтаться. А мне так радостно стало! Я сел себе в тишине, сижу, думаю. Как, думаю, развивать в себе такие качества советского человека, как устойчивость к алкоголю, верность своим идеалам, принципиальность, неподкупность, решительность….
Вдруг снова какие-то голоса. Я сразу к окну и из окна им говорю.
– Все женщины чистят картошку, – говорю. – Все женщины моют полы! Готовят бульоны, окрошку, в духовке пекут пироги.
Смотрю, гражданочки по сторонам оглядываются, не поймут, откуда голос.
– Все женщины яйца взбивают! – торжественно продолжаю я. – Все женщины хворост пекут, они как никто понимают, зачем в этом мире живут.
Смотрю, гражданочки заторопились, наконец, и по домам стали расходиться. А мне только этого и надо! Я снова сел себе в тишине, и сижу, думаю. Как, думаю, так научиться жить, чтобы перед самим собой стыдно не было. А ведь так стыдно порой бывает, что не знаешь даже, достоин ли ты человеком называться…
Вдруг снова какие-то звуки. Я к окну.
