Сознание двадцатипятилетней девушки, заключённое в тело маленького ребёнка, томилось от веса прожитых лет, которые не принадлежали ХынСаа. Руби знала, что ей никто не поверит, и это так же мучило её. Люди воспринимали её не по годам взрослые суждения, как знамение и дар девочки, родившейся в семье вождя племени, Нийсхо. Тханана была жрицей, и ХынСаа предстояло в будущем занять её место, поэтому её одарённость многим дарила радость и веру в то, что племя ждёт светлое будущее.
Несколько лун спустя Руби смирилась с произошедшим, начала привыкать к новому языку, новому порядку, новым обязанностям. Её ум всегда был пытливым, и вскоре жажда узнать окружавшее её лучше вытеснила и отчаяние и тоску. Шло время, день сменял ночь, зима – лето, и Руби всё чаще стала называть саму себя новым именем. К семнадцати годам о прошлой жизни напоминали лишь редкие приступы тоски, неизменно связанные с воспоминаниями о Рэе, образ которого, трепетно хранимый в памяти, не вытеснили ни новые друзья, ни новые законы, ни новые переживания.
Камни осыпались под ногами ХынСаа, медленно спускавшейся к роднику, ветер играл золотисто-каштановыми прядками, обрамлявшими её лицо, и складками скромного коричневого платья. Бивший между холмами ключ был местом паломничества многих девушек, приходивших сюда, чтобы набрать воды в кудалы – так ламарцы называть медные кувшины с тонкими изогнутыми ручками и высокими горлышками. Спуститься и набрать воды из родника было почти обрядом, ведь именно здесь незамужние девушки могли встретиться с юношами и знаками поведать о своей благосклонности: подать кудал попросившему воды было равнозначно согласию на брак.
ХынСаа остановилась, чтобы оглядеть раскинувшуюся перед глазами долину. За тринадцать лет она не привыкла к её величественной, захватывающей дух красоте. Возвышавшиеся вокруг горы охраняли её, подобно атлантам, и по-весеннему прохладные солнечные лучи бликами скользили по базальту, песчанику и сланцу слагавших их пластов, снопами падая из-под серебристых туч и заливая Таргам золотом. Сочной зелени холмов едва-едва брызгами коснулась разноцветная россыпь красных маков, белых клеверов и жёлтых головок сурепки, сверкала хрусталём бежавшая через долину полноводная Хий, бравшая начала в горах и постепенно превращавшаяся из быстрой горной речушки в спокойную равнинную реку.
Девушка вдохнула полной грудью свежий горный воздух, стремительно холодевший в сгущавшихся сумерках, и поспешила к роднику: она должна была вернуться затемно. Ненадёжные камни выскальзывали из-под ступней, но выросшая в этих местах ХынСаа без труда продвигалась вперёд. Ноги её сами ступали правильно и легко. Наконец, спустившись к ключу, она склонилась над влагой, журчавшей прохладой, и не удержалась от порыва глотнуть, зачерпнув воды, прежде чем набрать кудал. Вода здесь была невероятно-вкусной: чистая, студёная, она была слаще мёда и молока. Вытерев губы тыльной стороной ладони, ХынСаа замерла в предвкушении, заслышав знакомый цокот копыт, и привычным движением изящно опустила кудал в родник. Вода хлынула в горлышко, и девушка сдержанно улыбнулась, услышав традиционное:
– Да принесёт благо этот вечер, ХынСаа!
Приподняв наполнившийся кудал, ХынСаа грациозно поднялась на ноги и подарила юноше робкий, светившийся чисто девичьим смущением взгляд, тотчас спрятанный взмахом ресниц.
