Пепел и кровь. Романтическое мистическое фэнтези - страница 2

Столицу они достигли на рассвете. Не золотом разливался он над стенами, но тусклым пеплом. Солнце будто не вставало, а поднималось сквозь дым. Ворота были высоки и покрыты следами скверны – как шрамы на лице воина, давно забывшего свою последнюю молитву. Аэлию вели пешком. Без кандалов. Без крика. Только двое людей в белых накидках, молчаливых, с глазами, что не смотрят, а впиваются. Идущие за ней, как стражи на похоронах живого. Она не протестовала. Не спрашивала. Только считала шаги. Чтобы не забыть – не дорогу, а себя. Дворец инквизиции был не храмом. Он был ртом. Открытым, каменным, готовым проглотить. Пахло в нём не ладаном, а щелочью, кровью, плесенью. Здесь не молились – здесь судили. Не по закону, а по страху.

– Сюда, – сказал один из провожатых, указывая вглубь, под землю.

Каменная лестница была узкой. Стены – влажные, как кожа мертвеца. Аэлия шла первой. Воздух был густым, насыщенным солью и чем-то ещё – почти неуловимым. Тонким, как призрак. Запах крови. Старой, засохшей, впитанной в камень, в воздух, в саму архитектуру. Здесь держали не тела. Здесь держали силу. Когда она вошла в подземелье, глаза её ещё не привыкли, но сердце уже знало: он здесь. Цепи не звенели. Но она их слышала. Не ушами. Кровью. Как зов. Как отзвук. Он сидел в тени. Не двигался. Но не был недвижим. Его присутствие наполняло зал, как вино наполняет кубок – медленно, обволакивающе. Волна жара и холода одновременно. Он был не просто заключённым. Он был центром. Этого места. Этой тьмы. Её собственной дрожи. Каэл Т’Эрив. Его лицо было частично закрыто цепью, проходящей вдоль щеки и губ. Металлическая маска не скрывала взгляда – глаза были открыты. Чёрные. Глубже ночи. В них не было света. И тем более – не было просьбы. Только безмолвная констатация: я видел всё. Я был во всём. Я – то, что осталось после.

– Ты… – прошептала она. Он склонил голову чуть вбок, как будто почувствовал её до звука. Усмехнулся – уголком рта, чуть заметно. Ни злобно, ни насмешливо. Просто… знал.

– Ты умеешь, – сказал он наконец. Голос его был низким. Глухим, как омут. – Я чувствую.

Аэлия не ответила. Её пальцы сжались – не от страха. От осознания. Он говорил не с ней. Он говорил с тем, что жило в ней.

– Твоя кровь не твоя. И ты это знаешь. – Он поднял взгляд. Взгляд, будто прошёл сквозь грудь. – Она горит. И будет гореть, пока ты не сгоришь сама. Или не заставишь других. – Кто ты? – спросила она, тихо.

– Я? – Он усмехнулся шире, не весело. – Ошибка. Судьбы. Боги поспешили. Я – их расплата. Пауза. Долгая, как вечность между двумя сердцебиениями.

– Ты сожгла меня, – сказал он внезапно, – ещё тогда, когда не знала, кто ты. Но мы встретимся снова. Настояще. Когда твоя кровь попросит смерти.

Её затошнило. Не телом – духом. В этих словах не было угрозы. Только правда. Та, что лежит за гранью человеческого понимания. – Уведите её, – сказал чей-то голос за спиной. Но даже когда она поднялась обратно по лестнице, сердце её било в унисон с тем подземным дыханием. И где-то, глубоко в груди, вспыхнула тень огня. Не свет – а обет.

Когда её вывели обратно – не к свету, но в другой коридор – её шаги уже звучали иначе. Камень под ногами будто начал запоминать её. Оценивать. Вес её. Вину её. Возможную цену.

Дверь впереди была тяжёлой. Не просто дверью – вратами. Дерево, покрытое тонкой резьбой: не орнамент, а письмена. Язык неведомый, но чувствующийся нутром. Прежние приговоры, врезанные в плоть здания. Голоса мёртвых, ставшие узором.