Вот так в один миг мое сердце, разрываемое на миллиард осколков болью и отчаянием от потери мамы, наполняется другой болью не менее мучительной, но более физической и реальной. Нож торчит из моей руки. Твою мать… Сенатор выдергивает орудие и бросает на стол. Руку, истекающую кровью, пытаюсь перевязать хоть как-то, салфеткой, что лежала возле окровавленного ножа, зажимаю один край в зубах и со стоном резко дергаю, завязывая узел. Такой боли я не испытывала никогда и наверное, только сейчас понимаю, какое чудовище взяло надо мной верх. Зажмуриваюсь так сильно, что от созерцания Сенатора меня спасают черные бабочки под веками и стук в дверь, тихий и еле слышный, но все мои чувства сейчас работают на таком пределе, ведь я словно раненый кролик в норе у голодного волка. Я должна быть сосредоточена, вероятно, у меня будет какая-то возможность отмщения, хотя теперь верится с трудом. Но я должна быть готова.
Сенатор даже глазом не повел на стук и продолжил свою тираду, переходя на другой край стола и присаживаясь, начал раскладывать еду на две тарелки и одну пододвинул мне. Оседаю на стул, и в моей голове никак не укладывается, что же он за человек? Я правда в недоумении.
Удар ножа снова вселил в меня страх перед Сенатором. Он болен, его действия невозможно предугадать. И это действительно жутко.
– Вот сейчас ты меня выслушаешь и не будешь перебивать. Договорились?
Мне остается только кивнуть и ощущать, как боль растекается по моей руке, словно ее окунули в огонь и держат там так долго, что плоть начинает слезать с костей. Сейчас угроза надо мной висит как никогда низко, мой страх перед Сенатором вырос до небывалых высот. Пытаюсь зажать рану другой рукой, но крови очень много, и она просачивается сквозь пальцы, марая белоснежное покрывало на столе.
– Во-первых, твоя мама жива, – спокойно сообщает Сенатор, тут же пережевывает что-то хрустящее, не отрывая взгляда от меня.
– Что? – недоверчиво спрашиваю я и тут же понимаю свой промах и быстро тараторю: – Простите меня, я молчу.
Он специально это говорит. Я не верю ему. Сенатор с удовлетворением смотрит на мою руку.
– Еще одно слово и я отрежу тебе палец, – говорит ублюдок таким будничным тоном, словно только что не вонзил в меня нож, в прямом смысле слова.
– Итак, твоя мама жива, но ты ее никогда больше не увидишь. Я отправил ее наружу, мои люди доставят ее в город под названием Черная Пантера, где постараются вылечить. Хотя сейчас я думаю, что надо было ее убрать и делу конец, но проявил благородство. Ты же в свою очередь будешь слушать меня и уважать. Если меня что-то будет не устраивать, то я передам весточку в госпиталь, и ее просто убьют. Хотя нет. Не просто, а с пытками. Ясно? – спрашивает Сенатор и ожидает ответа.
– Нет.
В голове сумбур, я вообще не понимаю, что он несет, похоже, у Сенатора поехала крыша. Или это моя помахала на прощание.
– Что тебе непонятно? – Сенатор устало вздыхает и поправляет свою проклятую ручку, что лежит у него в кармане рубашки.
– Ммм… Моя мама жива и находится на поверхности? Но как? Что за Черная Пантера? Почему они вам помогают. И откуда вы вообще знаете про этот город, ведь никто из предыдущих вылазок не вернулся.
Мне вообще кажется, что он только что все это придумал, чтобы удержать меня от необдуманных поступков. Чтобы я снова боялась ему перечить.
– Боже мой. – Сенатор театрально закатывает глаза. – Я и забываю иногда, что все это стадо ничего не знает. Как ты думаешь, по какому принципу собрали людей, которые живут здесь? Ведь люди, находящиеся в моем распоряжении, совершенно разные, они жили в разных краях страны и занимались совершенно обычными вещами, когда за ними приезжали машины, прилетали вертолеты и начали свозить их сюда? Как ты думаешь, почему именно раз в год и именно двадцать самых лучших из этого отребья идут наверх? Как думаешь, почему ни один не вернулся? Ответ очень прост – так надо. Большего я тебе не скажу, а если ты скажешь слово хоть кому-то, тебе не поверят, а сразу же после этого, я вырежу твой язык и, конечно же, твоя мама умрет. Все ясно?
