Бьен, на миг забыв о своем горе, бросила на него острый взгляд. Он ни разу не заговаривал с ней об этом.
У стены лежала старая рыбацкая верша. Рук кивнул на нее, и оба сели на плетенку.
– Я родился в том здании, что сгорело ночью.
– А дельта… – удивилась она.
– Свидетель, вождь вуо-тонов, забрал меня, когда мне исполнился год.
– Зачем?
Он глубоко вздохнул и устало выдохнул. Сказанного не воротишь.
– Трое существуют, – тихо признался он.
Бьен готова была возразить, но он остановил ее движением руки.
– Только теперь их осталось двое – Ханг Лок и Кем Анх.
– А Синн?
– Его убили мои родители.
Вот и началась история его жизни.
Стоило заговорить, и стало на удивление легко, будто этот рассказ всегда жил в нем, как в клетке, и рвался на волю. Как протока сливается с протокой, так история гибели Синна привела к воспитанию Рука богами дельты, к его бунту против них, к жизни у вуо-тонов, к решению вовсе покинуть камышовые и тростниковые заросли и вернуться к месту, где родился. Он открыл ей все – все, кроме причины, заставившей его отказаться от богов дельты.
Заканчивая, он ждал от себя сожаления о такой откровенности. Он столько лет таил кровавую тайну. И должен был поплатиться за то, что не утаил. Рук удивился, обнаружив в себе облегчение, и изобразил на лице что-то похожее на улыбку.
– Это чтобы ты не воображала, будто у тебя одной есть страшные тайны.
Бьен с непроницаемым лицом рассматривала его.
– Ты… – Она покачала головой, тронула ладонью его грудь – не отталкивая, а как бы проверяя, не мерещится ли. – Ты воспитан Тремя?
– Двумя, – напомнил он.
У нее отвисла челюсть.
– Ты, должно быть, изломан еще страшнее меня.
Смех сам хлынул из него. Ни ночная бойня, ни мрачный труд этого дня не могли его удержать. Столько лет спустя он наконец открылся перед Бьен, а она никуда не делась, сидит вот рядом с ним. На лице, правда, ужас, но под ужасом что-то еще, что-то похожее на… надежду?
– Мы все изломаны, Бьен. – Он обхватил ее за плечи, притянул к себе. – Не будь мы изломаны, кому понадобилась бы любовь богини?
– Конечно. – Она примостила голову ему на плечо. – Верно. Но мы с тобой… мы изломаны совсем на особый манер.
Они долго сидели в молчании, каждый по-своему упиваясь невесомостью правды. А потом словно туча закрыла солнце – Рук вспомнил о неизбежном.
– Нам нельзя оставаться в Домбанге.
Бьен напряглась.
– Мы об этом уже говорили, – отозвалась она, помедлив. – Во время восстания.
– Сейчас хуже, чем тогда.
– Нет, так же, – покачала она головой. – Те же убийства, те же ужасы. Просто раньше это не касалось нас непосредственно.
– Теперь коснулось.
Страшная правда этих слов тяжело и мрачно легла между ними.
– Мир велик, – помолчав, сказал Рук. – Найдем себе место.
Бьен обвела взглядом скаты крыш, словно видела лежащий за ними город.
– Покинуть Домбанг, – наконец ответила она, – значит покинуть людей Домбанга.
– Тех, кто убил Луи, Старика Уена и Хоана? – вскинул бровь Рук.
– Хотя бы и их, – отозвалась Бьен, скрипнув зубами.
– Разве заповеди требуют таких крайностей?
– Требуют. «Любите ранящих вас. Исправляйте насмехающихся над вами. Исцеляйте обижающих вас…»
– А если этот город уже неизлечим?
Бьен пошарила в складках платья, достала статуэтку. Значит, не досталась она пожару.
– Авеши… – она тронула пальцем затертую фигурку у ног богини, – мерзкие создания. Они пожирают детенышей из своего выводка, пока уцелевшие не вырастут и не порвут их самих.
