«…Возьмите эти деньги, люди, купите мне буханку черного хлеба…», – слова, терзающие, рвущие на части все его существо, все самолюбие его, и куда бы ни шел он, куда бы ни направлялся, они попадали ему под ноги, как камни на дороге, он спотыкался о них и падал. Ужас этих слов, как неизбежное горе, как боль, осел у него внутри, и что бы ни делал он, от этого горя, от боли этой не было ему спасения.
Он сам себя не узнавал. Будто чужой, незнакомый человек смотрел на него из окна автобуса. Он изменился, начиная от волос до цвета глаз. Как будто видел себя в первый раз. Ему казалось, что и сердце, и мозг его пересадили в чье-то тело. Эти тело, голова, лицо – чье-то чужое. И в этом чужом теле сжималось сердце его и мозг. Он и не знал, что так далек и отчужден от самого себя. О том, что душа, характер постепенно меняются, он был наслышан, но осознать то, что неузнаваемо чужой может стать внешность, он никак не мог. И как ни старался, никак не мог убедить себя в этом. Ему казалось, что он понятия не имеет о том, что случилось. Он не мог поверить, что это ужасное событие зародилось и выросло в его мозгу. Потому как в памяти его ничего не было. Словно то, что произошло, было задумано кем-то другим. Он же просто, не задумываясь ни о сути происходящего, ни о последствиях, был бездумным исполнителем. В этом деле нет его вины. Абсолютно! А если так, кто же тогда виноват? Сможет ли он когда-нибудь покончить с потоком этих неясных вопросов? Как случилось, что однажды ему повстречалась старуха Ханымниса, что протянул он ей руку помощи, дал согласие поселиться у нее? То неудачное августовское утро, пять лет назад, когда все это началось – один из самых горестных дней его жизни – он помнил так, как будто это было вчера.
В тот день будто рок навис над ним, он проснулся позже обычного. Всегда поднимался он спозаранок и завтракал дома. Но в то утро позавтракать дома он не успел, иначе опоздал бы на работу; наспех одевшись, вышел из дома. Не пройдя и двух улиц, повстречался с этой старухой. Стоя у окна, она умоляла прохожих купить ей хлеба. Если бы он позавтракал, может, и не обратил бы на старуху внимания. Он вдруг подумал, что если каждый так же торопится, и никто не остановится на просьбу этой старухи, что еле держится на ногах, то она весь день будет голодной, о, Господи? Откуда в людях это безразличие к ближнему?
И он остановился у окна.
Старуха, заметив, что кто-то услышал ее, обрадовалась, как ребенок:
– Сынок, умереть мне у ног твоих, – сказала она и протянула ему медные монеты, зажатые в руке, – возьми это и принеси мне буханку черного хлеба из магазина.
– Сейчас, – сказал он и, не взяв ее денег, бросился к хлебному магазину в двух кварталах отсюда.
Он хорошо помнит, как сбегал в магазин, вернулся и, не найдя старухи у окна, вошел в дом, увидел ее лежащей на кровати, тяжело дышащей, словно это было сегодня. Помнит ужас свой при виде грязного стакана с горячей водой на столе, рваные обои, цветом сливающиеся со штукатуркой, деревянный потолок, затянутый паутиной…
Оставив хлеб, он вышел.
Всю дорогу он думал о том, что нужно после работы купить старухе продуктов, привести дом ее в порядок.
