Пепельный крест - страница 3

– Это мне известно, как и то, что мне пришлось использовать свое влияние, чтобы освободить его из узилища, когда он на городской площади поколотил брата францисканца.

– Он молится, чтобы заслужить прощение Господа, и ходит к исповеди.

Губы приора тронула улыбка.

– Антонен, ты преданный друг.

Он снова погрузился в чтение великолепной книги. Его пальцы заскользили по выпуклым золотым буквам. В часовне у Антонена часто возникало чувство, будто пальцы приора обладают способностью видеть. И, чтобы постичь тайны книг, они столь же необходимы, как и глаза.

Этого человека было трудно понять. Порой он смотрел на вас доброжелательно, а иногда – с неумолимой суровостью. Он внушал страх. Назначал наказания, неукоснительно следуя самым жестким правилам, но братья были сердечно привязаны к нему, даже те, кого он на три дня запирал в келье и заставлял поститься, карая за плотские грехи.

– Знаешь, чем отличаются францисканцы от доминиканцев?

– Доминиканцы несут людям слово Христово и защищают Церковь.

– Нет, Антонен. Нет, они не различаются ни в чем и не должны были разделиться. Отец Доминик создал наш орден одновременно с отцом Франциском, основавшим свое братство, чтобы показать пример бедности. Наши отцы уважали и любили друг друга. В чем твой товарищ упрекает наших нищенствующих братьев?

– Они довольствуются тем, что просят милостыню и любят природу. А мы проповедуем, и…

– И?

– …и за это в нас бросают камни.

– Брат Антонен, какова высшая ценность для францисканцев?

– Любовь ко всему сущему.

– А для нас, доминиканцев?

– Разумность всего сущего.

Приор слегка склонил голову в знак согласия:

– Вы отправляетесь завтра.

Антонен почтительно отошел, осторожно пятясь, чтобы не оступиться, угодив в одну из многочисленных щелей между каменными плитами. Он несколько раз исполнял обязанности секретаря приора, занимаясь монастырскими счетами и отправляя послания капитулам окрестных земель. Монастырь полностью обеспечивал себя всем необходимым для работ в скриптории, и на языке у Антонена настойчиво вертелся один вопрос. Монах замер в дверях, и приор почувствовал, что того одолевает сомнение.

– Что еще?

Антонен, застыв на пороге, выдержал неодобрительный взгляд ризничего, кашлянул и спросил:

– Святой отец, зачем понадобился пергамент? Он дорогой, а бумага ничем не хуже. Генеральный капитул рекомендует ее для использования во всех скрипториях.

Приор положил в книгу закладку и строго проговорил:

– Брат Антонен, для того, что мне предстоит написать, нужна кожа.

– Три дня тащиться в компании осла, чтобы привезти какие‐то вонючие кожи?

– Приор разрешил тебе выйти из монастыря, будь ему благодарен хотя бы за это.

– Я здесь не для того, чтобы бегать ему за покупками.

– Тогда пойду один, оставайся на своей кухне.

– Один? Ты и в клуатре‐то заблудишься, а уж снаружи… Я не могу тебя бросить.

– Тем более что тебе хочется подышать вольным мирским воздухом.

– Проповедовать, брат Антонен, вот на что мы подписывались. Сидя в монастыре, я схожу с ума.

– Я уверен, что дело очень важное.

– Какое?

– Книга.

– Важных книг не бывает. Проповедь – вот что важно. Книги никого не могут обратить.

– А Библия?

– Кто ее читал, кроме священников? Братья, переписывая ее, мозоли на заднице набили, пока мы гонялись за поганцами, которые пляшут под дудку дьявола.

– Есть и чистые души, брат Робер.

– Нет, брат Антонен, чистых душ нет. Поверь мне. Все чистые души на небесах. На земле остались только собаки.