Игра однозначно стоила свеч.
– Ти разумиешь, що наробив?! – прошипел Богдан, едва Стас вернулся после танца, проводив партнершу. – Як до дому поидемо?
– Если бы ты похвалил меня, как мужик мужика, мне бы было приятно. А ты несешь то, что я и без тебя знаю, ты становишься предсказуем!
– Я, може, и предсказуем, – затараторил Гончаренко так, что стало слышно окружающим. – А ти – типовий бабий, розумиеш не тим мисцем, яким треба миркувати! Мало того, шо ты пригласив, не запитавши дозволу… у ейного молодого хлопця, так ты ишо и ответил ему… провокуюче. Вин розгнивався!
– Как разгневался, так и успокоится, – сквозь зубы ответил Стас, не отрывая глаз от Маринэ. – А сам не успокоится, так мы поможем. Не забывай, мы в РСФСР, а не в Грузии! Еще вопросы?
Услышав ответ, Богдан замолк на какое-то время, словно выпал в осадок. Пермяков, кажется, на время забыл о нем.
Один танец следовал за другим, пустые винные бутылки на столах исчезали, вместо них появлялись наполненные. В голове Стаса кружились лица, платья, зажигательные мелодии, в какой-то момент ему показалось, что он начал понимать гортанную импульсивную речь, и даже сам стал немного изъясняться… Самую малость.
Но это было лишь до тех пор, пока не объявили варьете.
Когда объявили, он понял, что все предыдущие номера – лишь подготовка, прелюдия. К этому!
Он увидел ее. Только теперь без халатика, в серебристом бирюзовом купальнике и с диадемой на голове. Она танцевала тот самый танец, который репетировала ночью в хирургической клинике.
Только лучше, ярче, страстней. Это было что-то! Неповторимо!
Богдан, кажется, начал делиться впечатлением, но Стас словно частично оглох, до него не доходил смысл сказанного однокурсником. Он слышал голос, но не понимал ни слова, весь будучи там, на сцене, где творилось невообразимое. Точеная фигурка выделывала такое, что мужчины повскакивали с мест, забыв на какое-то время о своих спутницах.
Надо ли говорить, что грузинка была начисто вытеснена из студенческого сознания новым образом. Он больше не посмотрел на ту сторону стола за весь оставшийся вечер ни разу.
Танец страсти внезапно кончился. Как показалось Стасу, непростительно рано. Словно у не совсем вышедшего из наркоза больного после операции вдруг выдернули из трахеи дыхательную трубку. Он начал задыхаться! Ему требовалось продолжение! Дайте парню кислород!
Огненная Люси – именно так представил танцовщицу конферансье – сделала несколько танцевальных па на бис. Ее засыпали цветами, Стас увидел, как один из гостей упал на одно колено и начал в чем-то признаваться. Впрочем, догадаться было не трудно – в чем именно.
Вдруг он обнаружил, что и сам стоит в шаговой доступности от Люси, вернее, Людочки-медсестры, и смотрит не отрываясь на нее. Самым парадоксальным и необъяснимым было то, что и она, стоя с охапкой цветов на сцене, смотрела на него. Они смотрели друг на друга. Все остальные гости исчезли, растворились, оставив только Стаса и ее. На сцене.
– Извини, я видел, как ты танцевала ночью в клинике.
– Что? Ты подсматривал?
– Зачем подсматривал? – скопировал он разговорную манеру Циклаури. – Просто залюбовался. Ночью вышел из ординаторской, а в коридоре ты, такая вся…
– Какая? Ну, договаривай!
– Стройная, даже худенькая… В голубом свете.
Они шли по вечернему городу, он нес две ее сумки, а она – самый красивый из подаренных букетов. Остальные цветы пришлось оставить в ресторане. Авто, которому ценой неимоверных усилий удалось потушить разгорающийся конфликт, предлагал заказать такси, но Людочка отказалась.
