– Эх, вот… – Вера заметила, что Лариса её не слушает, опять толкнула её, – Ларкин! Только никому!… У Вальки Петровского отец на рынке работает! – видя, что Лариса не понимает, – У Вальки из восьмого класса. Ну, завскладом. И ещё магазин… Такой же толстый, как сынок, но солидный дядечка, всё «лыбиться». Он ко мне на собрании «подкатывал»… – она мечтательно вздохнула и резко откинулась назад, засмеявшись, от чего прическа окончательно разлетелась, обрамив миленькое симпатичное личико. Сделав огромными и без того большие глаза, выгнув стрелками брови, она прижала пальцы к губам и неожиданно отняла их, – Представляешь, узнал!: «Ах, Вера Иванна! Вот тут посмотрите, вот это, а это…!» – а потом шикнул на продавщицу: «Сосчитайте тут всё «по-нашему», «мой покупатель…», – И представляешь, рублей четыреста мне скосил. Еще набивался проводить с покупкой. Так что, подруга, у нас с тобой теперь блат! – Верочка украдкой оглянулась, – Только ты никому, я тоже сегодня на рынок собираюсь, вместе пойдём…
«Ну раз кому-то нравится… А я бы так не смогла.» – Лариса только плечами пожала.
***
В сумраке потускневшего дня ветер поднажал лбом на стекло, предвещая снег. Вблизи школы качнулись обледенелые деревья, сбросив со своих веток стайку ершистых воробьёв, внизу, у забора, прогуливающаяся собака задрала лапу, а стоящий рядом хозяин деланно отвернулся, равнодушным взглядом провожая спешащих домой школьниц. Потом качнулись деревья дальше – у жёлтых пятиэтажек, с крыши песочного грибка стартовала снежная пыль… Вниз, рассыпаясь веером… затерялась. А с неба, давлеющего и жутковато-плоского опять дунуло в окно, свистнуло сквозь плохо заклеенный проём и качнуло измятую множеством рук грязно-зелёную штору. На шторе явственно проступали меловые следы детских пальцев, у самого пола её, видимо, топтали и регулярно мыли половой тряпкой…
***
– Лариса Борисовна! – она обернулась на звук своего имени. Эту важную даму она знала, здоровалась при встрече, но совершенно не помнила её имени, а потому нахмурилась, пытаясь угадать. Дама снисходительно улыбнулась, вроде: «Не стоит, не стоит. Куда уж вам уж» … – Лариса Борисовна, у вас сколько урочных часов?: «В принципе, это не моё дело, но ведь хотя бы из вежливости ты должна ответить, правда?»
Это не являлось таким уж великим секретом, и Лариса сказала:
– Тридцать два, два у индивидуальника. Вместе с заменами… «Кого это волнует? И зимой и летом… Тридцать часов, что это означает? А просто постоянный, ровный бледный цвет лица – от недосыпания и бессонных мук над конспектами» … А что?
– Да ничего страшного, просто интересно… А вы сколько уже у нас уже работаете? – глаза подошедшей юркнули в сторону, она пришла спрашивать, и ответного вопроса в глазах Ларисы, будто бы и не заметила.
«Это вид анкеты или способ начать разговор?» – удивлённо зависло дымным облаком, но никакого криминала:
– Полтора года уже, сразу после университета…
– Ага! – дама решила закончить опрос и торопливо отошла, оставив Ларису в неведении о цели своего визита.
– Это Елена Санна, химичка, сучка, – просветила Вера, – Любит создавать людям проблемы… – Ларису покоробило от злых Верочкиных слов.
Означенная Елен Санна гордо прошла к месту, где сидел «клан старейших педагогов», откуда после лёгкого «шушуканья» донеслось:
– Вот, вот всегда! Молодые едва работают, а им тридцать с лишним часов дают, а нам пенсию заработать – жалко дать. Это что ещё, нигде такого нет! Безобразие! У меня стаж 30 лет, а часы отдают! – несколько взглядов упёрлись в Ларису, заставив съёжиться изнутри: «
