Перед будущим - страница 49

Пока я удивлялась и крутила головой, Бубай вдруг громко по-алтайски что-то сказал. В ответ раздался приближающийся хриплый голос – как будто какая-то старая женщина шла к нам навстречу. Но откуда? Мы стояли на вершине горы, усеянной мелкими скальными осколками. Я подняла несколько камешков один за другим – кое-где виднелись вкрапления розового или бордового – быть может, гранат? Не знаю. Здесь нигде в округе не было даже травы. Никаких огоньков, душистого тысячелистника, медуницы или шиповника. Даже неприхотливые кучерявые карликовые березки (весьма неприятно цепляющиеся за ботинки) остались далеко внизу. Ни птичек-малявок, ни барашков, ни вездесущих сусликов. Камни отливали красновато-бурым, острые, плоские. Это были совсем не те круглые камни, которые обкатала Катунь, и которые так приятно взять в руку. Обзор вокруг прекрасный, но все, что видишь, кажется безжизненным, каменистым. Как будто ты на Луне.

За время подъема я так намерзлась, что приготовилась морально заранее – небось наверху будет жуткая холодрыга. Натянула куртку и шапку, но оказалось зря, воздух был теплым, нагретым, будто кто надышал. Пока алтаец переговаривался «со своими», я присела на рюкзак. Почему-то стало трудно дышать. Наверное, устала. Дыхание сделалось частым, прерывистым. Хотя отчего? Тяжелый подъем позади. Мы отдыхали, никуда не торопились. Я даже уселась на камни, скрестила ноги и постаралась выровнять дыхание. С тревогой прислушивалась, как колотится сердце. Вообще-то я слышала про «горнячку». Говорят, туристы из-за нее при подъемах едва не теряют сознание. Сложно ориентироваться в пространстве, кружится голова. Вроде бы в таких случаях помогает шоколад, но у меня с собой никакого шоколада не было, а у Бубая подавно.

Тем временем солнце садилось все ниже. Тьма, как пишут в книгах, сгущалась. Вдруг совершенно неожиданно вокруг – по склонам ли соседних гор, или где-то еще, стали зажигаться огоньки. Сперва очень блеклые. Хриплая невидимая бабушка будто кружила вокруг нас в тоже невидимом тумане. Послышались и другие голоса. Как будто бы и вправду мы пришли в деревню. Но домов я не видела, а Бубай сказал, что нам надо идти дальше.

И мы пошли.

Усталость невероятная.

Глаза слипались, хотелось спать.

Мне стало совсем безразлично, куда и зачем двигаться, хотелось растянуться во весь рост. При ходьбе по «сыпухе» мышцы во всем теле словно скручивает. Мне раньше уже доводилось видеть восхитительное алтайское звездное небо, будто утыканное иголкой. Я ожидала, что ночью на перевале нас ждет нечто подобное. Но увы, здесь над головой было черным-черно, и от того тьма грозила стать непроглядной. А Бубай торопился, Бубай подгонял меня. Потом вдруг сказал: «Тебя пропустили». Это прозвучало загадочно, но размышлять было некогда. Хотелось прилечь, выпить горячего чая, снять ботинки. Но мы снова поднимались вверх, хотя я отчетливо видела (пока было светло) – выше дороги нет.

Это показалось мне странным.

Зигзаги, будто горный серпантин.

Наконец мы преодолели очередной поворот, и окончательно стемнело.

Я с трудом разглядела впереди очертания традиционного алтайского дома-многоугольника без окон, с единственным отверстием – для дыма в крыше. Мне уже довелось ночевать в таком. Вокруг стояла тишина и не было ни ветерка. Не знаю, что там делал Бубай, а я поскорее ринулась к двери, открыла ее и почувствовала, что кто-то (надеюсь, это был мой проводник-алтаец) легонько подтолкнул меня в спину. В голове шумело. Скорее спать. Спать. Я наощупь нашла что-то вроде палатей или лавок, идущих вдоль стены, сбросила рюкзак и, даже не разувшись, завалилась на боковую. Мне в голову не пришло достать спальник, да и тепло было в доме. Пахло сухой травой. Кто-то вдалеке, кажется, пел. Где-то неподалеку засмеялся Бубай. Наверняка его здесь знают, решила я. Он встретил знакомых, сейчас разожгут костер, будут разговаривать, варить чай с травами. Ммммм… Но встать и просить чая уже не было сил… Я засыпала с мыслью, что наконец-то оказалась в настоящем диком алтайском селе, и вообще впереди меня ждет много интересного. Правда, было душно, ныла голова, сильнее обычного стучало сердце. Но ничто, ничто не помешало мне уснуть.