Перед будущим - страница 9
Всё шло идеально. Через КПП мы прошли бодро и беспрепятственно. Начали складывать костюмчики в коробочки, как услышали голос:
– Это чегой-то вы тут затеяли!?
В холодном поту обернулись. Оказался Евсеев. Он зашёл на помойку сжечь мелко накрошенные на утилизаторе полоски бумаги бывших секретных документов.
– Мы… это…
– Навестить меня пришли? – насмешливо закончил за меня фразу Евсеев.
– Ага.
– Ладно, флибустьеры! Сейчас быстренько выполню свой текущий воинский долг и пойдём ко мне выпьем кофе.
Кофе! Настоящий растворимый кофе, а не цикориевый «кофан», которым нас потчевали на камбузе.
– Да ты ангел, Дима!
Благодаря выходному дню в лаборатории, где трудился(служил) Евсеев, царила тишина. Егупов во все глаза рассматривал загадочные приборы и оборудование. Вопросов, однако, не задавал, стесняясь обнаружить своё угрюмое невежество.
Евсеев прибывал в благодушном настроении. И сразу выяснилось почему.
– Сегодня я закончил труд всей моей жизни. Почти закончил. Точнее, преодолел главную проблему, мешающую правильной работе моего устройства.
Видно было, что он очень доволен собой и его буквально распирает от желания рассказать об этом, даже таким недалёким бакланам как мы с Егуповым.
– Не буду долго и нудно объяснять вам принцип устройства (вы все равно не поймёте, скудоумные), но скажу главное: при его помощи можно значительно, очень значительно замедлить время протекания любого хаотичного процесса. Любого!
– Например? – вежливо поддакнул я, наслаждаясь вкусом «нескафе-голд» с тремя кусочками сахара.
– Например, взрыва.
– И даже атомного? – ахнул потрясённый Егупов.
– И даже атомного, дорогой Эразм Роттердамович! – самодовольно подтвердил Евсеев.
Потом почесал в затылке и со скромным пафосом добавил:
– Я назову его «Прерыватель Евсеева».
Внутри человеческой головы зачастую кипит работа, не видимая окружающим. И прорывается порой в самое неожиданное время.
– Вставай. Пойдём.
Егупов разбудил меня в три часа ночи. Спросонок я сначала подумал, что объявили учебную тревогу, потом подумал, что надо заступать в караул, потом, что зовут на разборки «дедушки» с узла связи. Потом проснулся окончательно и сквозь мрак разглядел безумное сияние глаз моего товарища.
– Ты дебил, Эразмик? – ласково спросил я, – С тобой случился маразмик?
– Вставай-пойдём! – как сомнамбула повторил Егупов и потянул меня одеваться.
Странно послушный, я оделся и вышел вслед за Эразмом в ночь. Также на автомате я поплёлся за ним и приплёлся в самый неожиданный уголок нашей части. Здесь, в максимальном отдалении от строений, вдоль высокого забора с колючкой проходили железнодорожные пути. По которым никто и никогда не ездил. Однако чистили мы их регулярно, что вызывало законное негодование личного состава этой бессмысленной и бесполезной работой.
Вот, сказал Егупов. Чего, вот, раздраженно ответил я. Смотри, снова сказал Эразм.
И вдруг в проеме забора, в воротах, которые я привык видеть закрытыми, показался ослепительный луч света. Луч света гигантского фонаря, который стремительно двигался в нашу сторону. Раздался мощный гул и ритмичный грохот.
На загадочный железнодорожный путь прибывал поезд. Абсолютно чёрный и едва различимый во мраке, кроме единственного горящего глаза.
Медленно и плавно он прошелестел мимо нас, обдав запахом машинного масла и креозота. Всего несколько вагонов, но странных, странных.
Вот, снова сказал Егупов, это он. Кто он, тупо спросил я. Поезд, атомный поезд, ответил мой друг. Это как атомный крейсер, только на колёсах. Ракет на нём, наверное, не меньше чем на той американской подлодке.