–Да, мне становится понятно многое, и то, о чем ты мне не договаривала, о чем думала, когда молчала, как жила эти годы, мы же с тобой редко виделись. Вот ты мне сейчас все это рассказала, а ты не думаешь, что ты выдаёшь желаемое за действительное, то есть я тебя поддержу в любом случае Ириш, но вдруг проблема не в этом или этот рунолог не сможет тебе помочь?
–Ты хочешь сказать, что возможно у меня просто патройофобия>17, в какой-то новой её вариации?
–Ириш ты только не обижайся, я же агностик я не верю во все эти порчи и проклятия, поэтому естественно рассматриваю другие варианты, – как можно мягче, чтобы не обидеть лучшую подругу предложила Юля.
–Современная наука может объяснить далеко не все! – продолжила Ирина, явно взволновавшись, что в глазах Юлии она видится как сумасшедшая, да и Юля на мгновенье тоже подумала, что она действительно свихнулась на почве своей болезни, но она отогнала от себя эту мысль, если ей станет легче от визита к этому рунологу, пусть будет так. И Юля примирительно, остановила её, ловко сунув ей в рот второе пирожное.
–Я не против тебя Ириш, и я не хочу, чтобы ты на меня обиделась, если ты считаешь, что поездка к этому Олафу Бергесену тебе хоть не много поможет, мы с тобой к нему поедем. О, Кей?!
Ирина, не много помолчав вдруг посмотрела на неё с таким участием и благодарностью, что, Юля устыдилась своих хоть и мимолётных мыслей о помутившимся рассудке своей подруги.
–Понимаешь сколько зла сделали мои, предки, ты только представь какие проклятия, разрушенные судьбы – жён, мужей, отцов, матерей, детей, которые никогда, ты понимаешь никогда не увидели своих близких, это просто ад. А судьбы детей с клеймом сын или дочь врага народа, как они жили и к чему пришли в этой жизни, вряд ли они счастливы, ведь внутри каждого из них где-то очень глубоко сидит эта боль, эта пропасть поломанного детства ведь они лишились самого дорого семьи, родителей.
Все это зло, негатив на моем роду, я последняя в роду Синицких, и я не могу иметь детей, я даже, даже… – тут она покраснела, но не заплакала, сдержав эмоции в себе, а лишь открыла окно впустив морозный воздух. -Не могу встретить своего мужчину, – закончила она. Ты же понимаешь? И она с тоской посмотрела на меня.
«Да я понимаю, – подумала Юля, кивнув ей в ответ. И ты даже представить не можешь насколько я тебя понимаю. Раньше она тоже хотела и добрых глаз, и ласковых рук, утопать в объятьях, растворяться в них и только кончиками пальцев прикасаться к его вискам, губам, любить всем телом, кожей, душой, чувствовать и восхвалять, то чувство, когда тебе дорог другой человек. Потом было много раз больно. Очень. И она потеряла, то ощущение наивной простоты с которым жила, потеряла так, как дурочка – девочка становится женщиной в руках жадных и грязных. Она отдавала себя, верила лживым устам тех мужчин, которых считала своими и которых хотелось любить, дарила себя тем, кто этого не ценил. Затем пришло другое время, время рыдать навзрыд, выплакивая боль, что сидит внутри, отхаркивать проглоченную обиду. Она повзрослела и научилась плакать так, чтобы утром снова улыбаться. Конечно, были мысли искать его, в толпе, по следу, пусть даже по запаху, и дрожать при этом на ветру от озноба. Но теперь, теперь она не подпустит к себе чужих, будет осматриваться, тщательно и досконально. Мало ли что? И ждать зимы – зимой одетая, навьюченная тёплой одеждой, шарфом, шапкой, можно скрывать своё тело от их глаз, скрывать свою душу.
