Перекрёстки Эгредеума - страница 3

Однако вместо поиска ответов на эти вопросы, не дающие ей покоя, Мария Станиславовна уже давно смирилась с тем, что предстоящий учебный год, как и предыдущий, проведёт за бессмысленной бумажной волокитой, по временам прерываемой врачебными обходами и беседами со страждущими. Облегчить их мучения она была не в силах и не имела ни малейшего представления о том, как это сделать; оставалось лишь притворяться, что всё под контролем. Заученные фразы, напускная уверенность и выказываемое больным притворное сочувствие вызывали у неё отвращение к самой себе. То, что со временем большинству пациентов становилось лучше, представлялось настоящим чудом, не способным, однако, заставить разочарованного ординатора вновь поверить в силу современного врачевания.

Белый халат был спасительным камуфляжем, но даже под ним чувство вины за непростительный самообман продолжало камнем давить на сердце. Марии Станиславовне казалось, что она взаперти, несмотря на наличие в кармане золочёного четырёхгранного ключа, открывающего все больничные двери. Пациенты рано или поздно выходят из-за железных дверей, а ей, пойманной в ловушке собственных мыслей, никогда не выбраться из-под чуждой личины. Была в этом какая-то горькая ирония.

***

Ожидания имеют свойство осуществляться. Далеко не всегда – с очевидностью, и тем не менее неумолимо.

Особенно это заметно в отношении мрачных и безрадостных ожиданий, когда готовишься к худшему, но, вопреки известной поговорке, не надеешься этого избежать. Иными словами, искренне веришь, что впереди тебя не ждёт ничего хорошего и единственное, что можно сделать – как-то убить время, чтобы оно поскорее подошло к концу.

Хотя бы с отделением повезло. Пятнадцатое, острое мужское – большую часть первого года Мария Станиславовна провела именно здесь. Врачи, медсёстры, санитары – все знакомые, даже некоторых пациентов она видела прежде.

И снова ей предстояло целыми днями сидеть в ординаторской, печатать длинные анамнезы и писать дневники в компании заведующего и врача. Те с первых дней знакомства были самим добродушием и во всём старались ей помогать. Возможно потому, что память о собственной долгой учёбе была свежа – обоим не исполнилось ещё и тридцати.

Сан Саныч – заведующий, чрезвычайно живой, беспокойный, порывисто-взбудораженный даже порой – учил её подбирать препараты и оформлять документы. Да и как тут не быть взбудораженным, спрашивается, когда, кроме заведования отделением на сорок коек, ведёшь частную практику с выездами на дом да ещё «поддежуриваешь» на полставки в другой больнице?

Павел Сергеевич, закончивший ординатуру всего пару лет назад, вдумчивый, проницательный, мягкий и степенный не по годам, делился с ней книгами из своей обширной коллекции – такими, что не во всякой библиотеке сыщешь, – и она поглощала их с трепетным упоением.

Марии Станиславовне не на что было жаловаться. Она давно привыкла к этому отделению – пожалуй, могла бы даже назвать его уютным, – прониклась сдержанной, но искренней симпатией к врачам. И сейчас ей было горько и тошно от собственного притворства перед теми, кто ей доверяет.

Ожидания имеют свойство осуществляться, поэтому столь угнетающая шаблонным однообразием бумажная рутина, в неизбежности которой Мария Станиславовна была убеждена, почти целиком поглотила её первый учебный день.

Из больничного арсенала в очередной раз исчезли некоторые лекарства, о чём сообщили утром – обычное дело, закончились в аптеке, а новых не привезли, – и обитателям ординаторской пришлось срочно менять лечение всем пациентам, которые их получали.