* * *
Случай, произошедший в детском лагере Кортера, взбудоражил общественность. Скрыть такую мерзость не получилось, нашлось несколько общественных активистов, которые вынесли тему произошедшего за пределы города.
Телевидение сняло сюжет, который показали на новостном канале. Что ж, это стало действительно переломным событием в небольшом городке. Родители бунтовали, власти пытались не дать разгореться скандалу, который обязательно привел бы к отставке правящего мэра.
А пока в город съезжались разные журналисты, мистер Роуби, потерявший много крови, но оставшийся жить, лежал в состоянии комы в местном госпитале. Палату насильника охранял целый наряд полиции, ибо даже медперсонал был не прочь хотя бы плюнуть ему в лицо.
Надо сказать, что для отъявленного мерзавца палата у него была шикарна. Новейший аппарат искусственного дыхания поддерживал жизнь в теле говнюка, погубившего нормальную жизнь некоторых детей города. Выделенная реанимационная медсестра испытывала смешанные чувства, когда подходила к подопечному. Лицо добродушного стареющего мужчины ничем не выражало совершенных им преступлений. Она подолгу смотрела на него и не могла вообразить, как можно стать такой сволочью, и как им, родителям, защитить своих детей. Она воспитывала четырехлетнего сына, и мысль о том, что такие свихнувшиеся маньяки есть в каждой школе, преследовала ее каждый день. Она бы с удовольствием приостановила подачу кислорода и даже представляла себе, с каким чувством удовлетворения от свершившейся мести она выключает аппарат. Но Долли, медсестра, была таковой, что никогда бы не смогла намеренно причинить вред кому-то. Будучи очень религиозным человеком, как и все жители Кортера, каждый раз, уходя из палаты, она проговаривала тихо своему пациенту: «Ох, и гореть тебе, в аду, не перегореть!».
* * *
Мегги была одержима. Всю неделю она не выходила из своей комнаты. Посещения психолога ограничивались разговорами с родителями, потому что Мегги ни в какую не соглашалась разговаривать с Анной. Внутри была такая жуткая пустота, обида и боль, с которыми она и не могла справиться сама, и не могла никому рассказать.
После «видения» при последнем разговоре с Анной Мегги не давала покоя мысль, что она была как бы в теле обидчика, осознавала его ощущения.
Что это? Как? Это действительно было так или … я же четко, четко все видела не своими, а его глазами…
Мегги ходила по комнате, сжимая мягкого мишку. Маленькое сердечко разрывалось от злобы, а в голове кружилась мысль: еще раз попасть в его тело. Сейчас. Что он сейчас чувствует? Ему больно? Так же, как и ей? Ей хотелось получить подтверждение его страданиям. Мегги сильно зажмуривала глаза, шипела: «Ну давай же!», но ничего не происходило.
Взрослые… Да, взрослые находятся во власти разума, но не дети. Дети еще не теряют связи со своим волшебным Я, они так искренне хотят, так искренне просят и так искренне умеют желать. Обессиленная, Мегги уселась на подоконник. Она взглянула на небо. «Ты слышишь меня? Помоги мне, прошу…». Слезы покатились из глаз девочки, и, открыв вновь глаза, она мысленно собрала всю силу своего желания и отправила «туда». Куда, она не знала, но верила, что «там» ее слышат. Так она задремала…
* * *
– Сегодня к вечеру пульс сбивался несколько раз. Может эта свол… простите, может он приходит в себя? – реанимационная медсестра отчитывалась дежурному врачу.
