Иван(дяде): «Таки когда, ты баял, вы с обозом пойдете по Десне?»
Дядя: «Дык, завтря и отчалим. У нас готовые лодьи, да груженые стоять под Свенскою под церквой. А тебе пошто?»
Иван: «Так я, пожалуй, вместе с вами поплыву на Киев-град. Мы же мимо Чернигова и мимо Новогорода Северского, мы таки батя поплывем?»
Дядя: «Все такоже и есть! К нам еще Трубчевские лодьи прилепятся, тоже груженые под завяз товаром, на Киев-град».
Иван(кричит Пересвету): «Пересвет, поди-к сюда».
Дяде: Митрополита Алексия в Киев-граде схватили, да в яму бросили. Ведомо, что по указу самого Ольгерда, великого князя литовского!…»
Дядя: «Ох, чуял я, что вся эта блудня литвинская обернется таки
большою бедою для русов!..»
Подошел Пересвет.
Иван (Пересвету): «Скажи ратнику, чтобы ехал к матушке нашей. Пущай тамо покормитца, отдохнеть да коня сменить, а я ему на оборотный путь ответную грамоту исправлю. Дяде: Крестный, у тя писало тута имеется?»
Дядя: «Да, есть тамо, в избушке. Пишу свое потиху.
Може, и польза кому будет от оных писаний!..»
Иван (Пересвету): «Сполняй!..»
Пересвет побежал к ратнику, а Иван с дядей, оживленно беседуя, двинулись к избушке, возле которой на лужайке пасся конь Пересвета.
В кузне Степана. Он уже починил медную посудину и, по-доброму кланяясь, передавал ее Марии…
Степан: «Принимай, боярыня дорогая, еже надо што справить аль починить, то я для тебя с превеликою радостию!..»
Подошел к котлу, зачерпнул ковшом воду и, глубоко вздохнув(видно, вспомнил что-то), начал жадно пить воду.
Мария: «Ну что, Степан, остыла твоя кузня, обезлюдела?»
Степан: «Дык, скольки можно?! Почитай двенадцать лет без передыху пыхтели. Все оружие твоему хозяину ковали да копья, да стрелы, да ковань разную. И для лошадей, и для возов обозных, и для стругов, и для лодей чепи да якоря. А, почитай, все мастера за ето время тута и спалилися. Я кажен год их в землю чуждую закапывал. Вот такушки за кузней и хоронил я их рядком. А яко же? Русичи все были, хочь и рабы-пленники, а все одно – воины Христовы!..»
Эти слова прозвучали в пустой кузне как-то гулко, объемно и с переливистым эхом. Степан развернулся к свету, широко перекрестился и поклонился до земли. Не ведаю, аки сам еще целым осталси…
Може, и живу я тольки по милости Божьей, а для чего живу?..
Видать, у Господа на мя, на грешного свой промысел готов…
Посмотрел на застывшую с посудиной в руках Марию, не желающую покидать место, где только и можно было услышать русское слово.
Каково, дорогая Мария миркуешь с чем возвернется от хана Мурада наш хозяин, Челумхан? Да и вернется ли живым?»
Мария: «Вернется! И еше более одержимым!.. (Пауза) Племя их поганое Бон-по все одно что род ведьмачий. Не Мехметова они закона, а кланяются бесам ратным и духам войны. (Пауза) И бронь, и оружие превозносят превыше всего, а кровушка для них словно воздух потребна. Сама видела, яко они кровь человеческую себе в глотки заливают и рычат, и мычат, аки лютые звери. А еще кровью русичей свои нечистые хоругви обагряють и аж дуреють, егда пьють ее, не остывшую, еще теплую. Аки демоны кровь нашу пьють из чаши с окоемом серебряным и соделанной из черепа руса!.. (Глубоко вздохнула) Чует мое сердце, что заплачет, зарыдает мать-земля наша от той крови, что прольется на нее вскорости!»
Она посмотрела на Степана как в последний раз и вышла из кузни.
