Разгорячённые недавними боями и своей победой, мужики живо обсуждают результаты недавних боёв. Стрельников всю дорогу молчит, я же с интересом прислушиваюсь к рассказам красногвардейцев. В нашем купе их едет четверо – все работники хабаровской речной флотилии. Среди них есть и грузчики, и матросы.
Несмотря на то, что двери купе мы стараемся держать закрытыми, в воздухе – неистребимая вонь махорки и солдатских портянок. Для меня этот запах привычен, но каково представителям высшего света? Мне их жаль.
– А мы, значитца, вдоль пакгауза да по рельсам, – кочегар с пассажирского парохода «Барон Корф» рассказывал, как они штурмовали последний оплот повстанцев – железнодорожный вокзал. – Казаки с кадетами шмаляют, как черти. Мы в штыки. Оне от пакгауза выкатили пулеметы и давай поливать вдоль «железки». Спрятаться негде, укрытий никаких. Ну, думаю, хана! Тута наши фронтовики показали, как воевать надобно. Встали, да во весь рост, а мы ужо за имя. Так и выбили белых. И што, братцы мои, самое необъяснимое, то энто то, што когда мы ворвались в здание вокзала, там не было ни офицеров, ни казаков.
– И куды же они подевались? – задал вопрос один из красногвардейцев.
Кочегар ответил:
– Дак вот и я в разум не возьму. Заместо их в зале были одне гимназисты да студенты. Ружья покидали, сопли по мордам размазывают. Ну, наши некоторые товарищи сгоряча зашибли несколько энтих сопляков. А те плачут: дяденьки мы больше не будем! Не убивайте нас, пожалуйста!
– А вы чего?
– Дак вышел поперёд всех комиссар из Благовещенска и разъяснил, что одурманенные оне гамовской пропагандой, потому как малолетние и своего мнению не имеют. Ну, мы и согласились.
– Дак, а хто тады супротив вас таку жестоку оборону смог держать? – поинтересовался всё тот же красноармеец.
– Вот и я говорю: кто? Ведь не померещилось же нам, все видели и погоны, и папахи. А вот, поди же… – рассказчик сокрушённо развёл руками.
– Значит, смогли улизнуть энти вояки. Ушлые черти! Ещё попортят кровушки нашему брату, – сделал вывод пожилой грузчик.
В купе ненадолго повисла тишина, а я облокотился на перегородку и, полуприкрыв глаза, стал вспоминать события недельной давности.
…Случилось это где-то между Иркутском и Читой, но уже по эту сторону Байкала. Паровоз, преодолевая очередной затяжной подъём, с натугой выплёвывал клубы чёрного угольного дыма. Скорость была такой, что при желании какой-нибудь бегун-спортсмен мог без труда догнать наш состав и прокатиться зайцем до следующей остановки.
Вот в этом самом месте и подкараулила нас банда «работников ножа и топора».
Время близилось к полудню, а весёлые забайкальские хлопцы, ни капли не стесняясь дневного света, с залихватским свистом и гиканьем осадили наш состав.
Конные разбойнички лихо неслись вдоль вагонов. Одурманенные мартовским теплом, лошади весело ржали, разбрасывая копытами талый снег, а их хозяева, не жалея патронов, палили в воздух и по вагонам.
– Ой, люди добрые, ратуйте! – раздались истошные женские крики.
– Спасайся, хто может, грабить будут! – вторили им испуганные безоружные крестьяне.
Паровоз поднатужился, в последний раз издал прощальное сипение и встал. И вот тут-то началась настоящая потеха.
Мирные обыватели и военные, следующие до родных хат с фронтов первой мировой, не желали добровольно расставаться с тем немногим, что имели. Встал извечный, как сама жизнь, вопрос: отдать нажитое непосильным трудом или показать кукиш? И когда каждый сам для себя решил, как поступить в ответ на наглые притязания даурских парней, из окон и дверей нашего состава раздалась беспорядочная стрельба. Где-то гулко ахнули разрывы ручных гранат.
