Перманентная революция - страница 13

В 1919 году советское издательство выпустило мои «Итоги и перспективы» отдельной брошюрой. К этому, приблизительно, времени, относится то примечание к сочинениям Ленина, которое гласит, что теория перманентной революции стала особенно знаменательна «теперь», после октябрьского переворота. Читал ли или, хотя бы, только просматривал Ленин мои «Итоги и перспективы» в 1919 году? Ничего не могу на это сказать. Я лично все время находился в разъездах, посещал Москву урывками и во время свиданий с Лениным – тогда, в разгар гражданской войны, – нам обоим было не до фракционных теоретических воспоминаний. Но А. А. Иоффе в тот именно период имел с Лениным беседу о теории перманентной революции. Об этой беседе Иоффе рассказал в своем предсмертном письме ко мне (см. «Моя жизнь», изд. «Гранит», т. II, стр. 284). Можно ли показание А. А. Иоффе истолковать таким образом, что Ленин в 1919 году впервые ознакомился с «Итогами и перспективами» и признал правильность заключавшегося в них исторического прогноза? На этот счет я ничего не могу предложить, кроме психологических догадок. Убедительность этих последних зависит от оценки спорного вопроса по существу. Слова А. А. Иоффе о том, что Ленин признал мой прогноз правильным покажутся непонятными человеку, воспитанному на теоретическом маргарине послеленинской эпохи. Наоборот, кто продумает действительное развитие мысли Ленина в связи с развитием самой революции, тот поймет, что Ленин в 1919 году должен был дать, не мог не дать новую оценку теории перманентной революции, отрывочно, мимоходом, иногда явно противоречиво, на основании отдельных цитат, ни разу не подвергая рассмотрению мою позицию в целом.

Для того, чтобы признать в 1919 г. мой прогноз правильным, Ленину не было никакой надобности противопоставлять мою позицию своей собственной. Ему достаточно было взять обе позиции в их историческом развитии. Незачем здесь снова повторять, что то конкретное содержание, которое Ленин давал каждый раз своей формуле «демократической диктатуры» и которое вытекало не столько из этой гипотетической формулы, сколько из анализа реальных изменений в соотношении классов, – что это тактическое и организационное содержание навсегда вошло в инвентарь истории, как классический образец революционного реализма. Почти во всех тех случаях, по крайней мере, во всех важнейших, где я тактически или организационно противопоставлял себя Ленину, правота была на его стороне. Именно поэтому я не видел никакого интереса вступаться за свой старый исторический прогноз, пока могло казаться, что дело касается только исторических воспоминаний. Вернуться к вопросу я увидел себя вынужденным только в тот момент, когда эпигонская критика теории перманентной революции стала не только питать теоретическую реакцию во всем Интернационале, но и превратилась в орудие прямого саботажа китайской революции./

Было бы, однако, опрометчиво думать, что «ленинизм» Ленина в этом именно и состоит. А таков, по-видимому, взгляд Радека. Во всяком случае разбираемая мною статья его свидетельствует не только о том, что основных моих работ у него нет «под рукой», но и о том, что он как будто никогда не читал их, а если и читал, то давно, до октябрьского переворота, и во всяком случае, очень немногое удержал в памяти.

Этим дело, однако, не ограничивается. Если в 1905 или в 1909 г. допустимо и даже неизбежно было полемизировать друг с другом по поводу отдельных злободневных тогда статей и даже отдельных фраз в отдельных статьях, особенно в условиях раскола, – то теперь, при ретроспективном обзоре гигантского исторического периода, нельзя же революционеру-марксисту не поставить перед собой вопрос: как обсуждаемые формулы применялись на практике, как они преломлялись и истолковывались в действии? Какова была тактика? Если б Радек дал себе труд перелистать хотя бы две книги «Нашей первой революции» (т. II-й моих «Сочинений»), он не отважился бы написать свою нынешнюю работу, во всяком случае выкинул бы из нее целый ряд своих размашистых утверждений. По крайней мере, я хочу надеяться на это.