Перо в её руке. Женские письма – женские судьбы в XVIII веке - страница 7

5 января 1759 года

Мне казалось, милостивый государь, что вы позабыли меня; я о том сокрушалась, но не сетовала. Однако величайшая потеря, которая могла когда-либо постичь меня и переполнила чашу моих страданий, напомнила вам обо мне. Никто не говорил о дружбе совершеннее вас, и как ее величайший знаток вы можете судить о том, какую боль я испытываю. Друг [Жан-Батист-Николя де Формон, умерший в 1758 году], которого я буду оплакивать всю жизнь, позволял мне прочувствовать истинность строк, содержащихся в вашей «Речи об умеренности»: «О божественная дружба! Блаженство совершенное!»[8] и т. д.

Как отрадно мне было повторять эти слова снова и снова; теперь же я буду произносить их с горечью и мукой! Но, милостивый государь, почему вы отказываете моему другу в хвалебном слове? Нет сомнений, что вы полагали его достойным такой чести – вы ценили его ум, вкус, суждения, его сердце и характер. Он вовсе не принадлежал к числу тех философов, которые учат презирать публику и ненавидеть великих, не желая признавать их ни в каком жанре, и которым нравится сбивать других с толку утомительными и скучными софизмами и парадоксами. Друг мой был очень далек от этих нелепиц; он был искреннейшим и, полагаю, одним из самых просвещенных ваших почитателей. Но, милостивый государь, отчего бы мне одной хвалить его? Четыре строки от вас, в стихах или в прозе, почтили бы его память и стали бы для меня настоящим утешением.

Если, как говорите, вы мертвы, то не до́лжно сомневаться в бессмертии души, ибо никогда ни у кого на земле не было больше души при жизни, чем у вас в могиле! Я считаю вас чрезвычайно счастливым. Так ли уж я ошибаюсь? Страна [Швейцария], где вы находитесь, кажется, была создана для вас: люди, населяющие ее, – истинные потомки Измаила, которые не служат ни Ваалу, ни богу Израилеву. Там отдают должное вашим талантам, не питая к вам ненависти и не преследуя вас. Вы располагаете и еще одним значительным преимуществом – большим состоянием, которое позволяет вам ни от кого не зависеть и с легкостью удовлетворять свои вкусы и фантазии. Я нахожу, что вы лучше всех распорядились своими картами – пусть не во всем вам улыбалась удача, но вы сумели справиться с обстоятельствами неблагоприятными, из благоприятных же извлекли наибольшую пользу.

Наконец, милостивый государь, если вы в добром здравии, если вы наслаждаетесь радостями дружбы, король Пруссии прав – вы в тысячу раз счастливее него, несмотря на славу, которая его окружает, и посрамление его недругов.

Президент [Эно] составляет как все утешение моей жизни, так и всю ее муку, ибо я страшусь потерять его. Нам часто случается беседовать о вас. Как жестоко с вашей стороны говорить, что нам никогда более не доведется увидеться! Никогда! Это и в самом деле речи покойника, но, слава богу, вы отнюдь не умерли, и я ничуть не теряю надежды увидеть вас снова.

Я припоминаю, возможно слишком поздно, что некогда переписка с вами мне наскучила; столь длинное послание может навлечь на меня ту же беду.

Прощайте, милостивый государь. Никто не питает к вам большей склонности, уважения и дружбы – я думаю так вот уже 40 лет.