Счастливый обладатель нового телефона выдержал театральную паузу, а затем заявил:
– Эль!
Рису прошибло холодом.
– Эль?! – вытянулись лица у двоих приятелей. – Да не гони! Эль смарты не дарит!
– А вот и дарит! Придурки, не знаете, так и не говорите!
– Хорошо, – один из мальчиков скрестил руки на груди, – и за что такое тебе обломился телефон?
– За красивые глаза, – огрызнулся мальчик. – За что надо, за то и обломился…
Риса неслась домой задыхаясь. Нервно считала перекрытия этажей, пока ехала в лифте. Пулей влетела в квартиру и, не разуваясь, прошла в кухню.
Эль только очнулся от сна и, удовлетворённый тем, что в доме из людей был только он, ходил по квартире в футболке и растянутых спортивных штанах. Он как раз собирался перекусить, когда услышал шаги в коридоре. Эль чертыхнулся и поспешно натянул кофту – благо, вчера не донёс до своей комнаты.
Риса застала его, с полным ртом тофу, в кухне. Повисла секундная пауза, а затем Риса состроила удивлённое выражение лица: с футболки Эля на неё взирал принт с кошачьей мордочкой, в шлеме с проводками.
– Это что, котик? – недоверчиво спросила она.
Эль дожевал тофу, а затем, подняв указательный палец, изрёк:
– Это меха-котик.
– А есть разница?
– Конечно! – Эль округлил глаза. – Он же механический!
– Прости меня, – выпалила Риса.
Эль поставил тарелку с нарезанным соевым творогом на стол. Он кашлянул в кулак, потёр рукой затылок и внимательно посмотрел на Рису.
– Дай угадаю: на тебя с неба свалились неопровержимые доказательства того, что я всё-таки сказал тебе правду, верно? – Эль опёрся на барную стойку. – И тебе как приличной девочке очень хотелось поскорее вернуться домой и признать меня правым, не так ли?
Риса едва заметно кивнула. Эль сцапал лежащую на столе газету и жестом велел девушке подойти. Он протянул ей газету, на первой полосе которой стояло: «Не возлюби ближнего своего: чистосердечное признание священника-педофила».
Вспомнив свои вчерашние слова, Риса замялась на месте, как виноватая в чём-то собака. Ещё и Эль вплотную подошёл к ней, так что она вынуждена была задрать голову.
– Знаешь, как в этой стране называют таких, как я?
Риса покачала головой.
– Ультраправые, – подсказал Эль. – Неонацисты. Граждане Рейха. А знаешь почему? Потому что мы идём в разрез с устоявшимися правилами, придерживаемся мнения, которое отличается от общепринятого. Потому что мы видим, что происходит, в то время как другие либо не видят, либо не хотят видеть.
– Ты скрываешься от полиции?
– Чихать я хотел на полицию, – Эль наморщился. – И на полицию, и на конституционную службу.
– Почему же тогда ты прячешься?
– Разве я прячусь? – молодой человек задумался. – Я лишь сказал, что не люблю, когда за мной ходят толпы тех, кто разделяет моё мнение.
Он стоял так близко, что Риса чувствовала его дыхание. Девушка почувствовала, как кровь приливает к лицу.
– Значит, я просто неправильно поняла тебя, – она попыталась улыбнуться.
Эль изучающе всматривался в её лицо, затем сказал:
– Я не прячусь. Но есть кое-кто покрупнее, чем полицейские и фанатики. Кое-кто, от кого мне стоит держаться подальше.
– И кто это? – Риса как загипнотизированная не сводила с него глаз.
Эль наклонился к её уху и негромко произнёс:
– Не так быстро, девочка. Постепенно, шаг за шагом, – не удержался и ухмыльнулся. – Я люблю медленно и нежно.
В первую секунду Риса опешила, но тут возмущённо ударила его и пошла из кухни. Порядком развеселившийся Эль, потирая пострадавшее плечо, крикнул вслед:
