- А как тебя по-мирски кличут? – Неждан притворился, что не расслышал.
- Не твоя забота!
Откинув крышку стоящего в углу большого ларя, Иван вытащил пахнущий донником тулуп и бросил на скамью.
- Вечерять зовут, - заглянула в боковушу Марья и тут же исчезла.
Они сидели за столом: в торцах Морей и его жена Любава – сонно-задумчивая, словно и не заметившая появления нового человека в доме. Рядом с хозяином, друг против друга, Иван и Неждан, по правую руку от Любавы старуха Рада, по левую, наискось от Неждана – Марья. Если их взгляды встречались, у него снова шла кругом голова и пускалось вскачь сердце.
На девок он посматривал и раньше, на гуляньях, когда собирались молодые, плясали и пели. Красивые лица, ладные тела волновали и томили, наводили на нескромные мысли и жаркие сны, но еще не нашел ту, о которой мечтал бы и грезил. И вдруг Марья словно стрелой сразила, едва увидел. Хотя была совсем еще девочкой-отроковицей.
Впрочем, нет, в ее косе поблескивала лазоревая лента-воля – знак того, что уже пришел девичий возраст. Обликом Марья походила на отца – светлые волосы, широко расставленные большие глаза, то прозрачно-голубые, то почти синие, высокий чистый лоб под расшитым венцом. Неждан жадно схватывал каждую черту ее лица: и еще по-детски припухлые румяные щеки, и прямой нос, и тонкие брови вразлет, и нежные, как лепестки цветов, губы.
Марья стыдливо опускала длинные ресницы, но все же посматривала из-под них, а он так же смущенно упирался в свою миску, налегая на угощение. Еда на столе была простой, но сытной и вдоволь: ячменная каша с репой, рыбники из квасного теста, овсяный кисель с ягодами.
- Ешь, Константин, не щемись, - подала вдруг голос Любава. – Такой тощий, что смотреть жаль. Все кости наружу.
- Кощей и есть, - ехидно заметил Иван
С его недоброго языка и прижилось это прозвище, да так, что полное имя никто не вспоминал. Не обиды ради, а чтобы легче выговаривать, тем более был Неждан хоть и худым, но крепким и сильным. Да и сам скоро привык так, словно жил с ним от рождения.
4. 3.
Единственным, что осталось в ней живым, были глаза. Марья закрывала их, открывала, переводила взгляд из стороны в сторону, но какой толк от этого в кромешной тьме? Все остальное тело словно исчезло.
Отчаяние накатывало волнами, однако она не могла ни кричать, ни плакать, ни звать на помощь. А если б и могла – кто пришел бы?
Пещера… Единственное место, где поблизости были пещеры, - холмы над лесным озером в часе ходьбы от деревни. Место дикое, безлюдное. Если и забредет какой охотник, ему и в голову не придет, что под землей прикована цепями Марья, дочь Мореева. Заживо похороненная бессмертная подручная Мары-Марены, обреченная на вечность в могиле. Смешно, нелепо, страшно…
Но как она попала сюда? Ведь не несли же Княжич с Ягной ее на руках. Да и конь не прошел бы через бурелом. Разве что опоили ее навьим зельем, вводящим человека в беспамятство, заставляющим делать все, что прикажут. Опоили и привели. Раздели или заставили раздеться, приковали. Но зачем? Что бы она сделала против них двоих? Ее чары никому не могут причинить зла.
Да чтобы почувствовала себя униженной, опозоренной: раздетая, разутая, простоволосая, скованная цепями. Чтобы дрогнула и сдалась.
Княжич требовал у нее заклятье бессмертия – и откуда только выведал? Даже отцу Марья не открыла этой тайны. Нет, он знал, что дочери дарована Мареной вечная жизнь, но не то, что она разделила этот дар с любимым. Наверно, подслушал Иван их с Кощеем разговор перед свадьбой, рано утром на опушке леса. Вот только невдомек ему, что нет никакого заклятья. Что одному-единственному могла она передать этот дар – тому, с кем связана душой и телом, с кем будет вместе до скончания веков.
