Тот, кто никогда не имел отношения к серьезному творчеству, вряд ли поймет всю тяжесть такого труда. Художник выворачивает себя наизнанку, рисуя в минуты вдохновения, даруемого только наивысшим накалом эмоций. Счастье, скорбь – все это выматывают душу в ноль, опустошая все, даже самые скрытые резервы. Душа потом, как переразряженный аккумулятор – просто не хочет заряжаться, что с ней ни делай. Отсюда у творческого люда губительная страсть к алкоголю и наркотикам, стимулирующим измученное тело опять воспрять и парить в небесах или плакать на потеху публике. Без этих допингов только стальная воля может заставить маэстро творить.
Игорь ничего такого позволить себе не мог, поэтому настраивался на «портрет» мучительно, напрягая уставшие члены. Он ходил вокруг нужного здания, пил кофе, беседуя с бариста, подолгу разглядывал рисунки небес. Затем решительно закрывал глаза и брался за воображаемую кисть.
Еще одним побочным эффектом было чувство любви к своим «портретам», присущее любому таланту. Человек уже переставал быть чужим дядей или тетей, произошедшим в далеком прошлом от мартышки. Он был теперь сотворен рукой Игоря, мукой его души и на веки вечные прирастал, становился частью некого единого целого. Если впоследствии «портрет» особо гадил, то ранил художника, как ранит разбитая бутылка в руках хулигана, оставляя ужасный окровавленный, разорванный след. Игорь мучился тем, что раз от раза стремился увидеть свое «чадо», и мучился страхом узреть очередное злодеяние или мерзость.
Но банк был доволен успешным безопасником и платил звонкую монету исправно, позволяя Демьяненко жить, особо ни в чем не нуждаясь. А хочешь есть – люби работать. Тайну свою, как что-то особо личное, Игорь хранил даже от самых близких, и о его художествах до поры никто не ведал. Да и сам художник, если признаться, как-то творчеством свои мысленные картины не считал.
Первый казус вышел при посещении с благотворительной миссией детского дома. Банк выделил чуть деньжат и отправил свою делегацию, выполняя разнарядку по оказанию милостей. Девчонка лет семи рыдала над листом бумаги, безуспешно стараясь нарисовать автопортрет. Как-то нечаянно взяв карандаш, Игорь нарисовал ее принцессой, раскинувшей руки навстречу солнцу, а со всех сторон к девочке подходили лесные звери, склоняя головы в поклоне. Что там девчонка – весь класс замер, ахнув, бережно, как хрупкий бокал, передавая листок из рук в руки.
По дороге домой безопасник купил холст, кисточку и краски. Открыв дверь, он как-то бочком-бочком протиснулся в квартиру, прикрывая телом купленные богатства. Но прокрасться не случилось, и он решил покупкой похвастаться. Супруга ойкнула, услышав сумму чека. Игорь расстроился. Но женское сердце подсказало выход – благоверная вспомнила, что ее мама в молодости неплохо рисовала. «Поиграешься и маме отдашь», – сказала она, помолчав, и проследовала в кухню.
В субботу Игорь сел за работу. Он рисовал закаты на малиновой планете, где реки бьют вверх, уходя в горизонты небес, а деревья бегают как зайцы и грызут морковку. «Наш мир» – подписал он холст и оставил сохнуть. Жена прыснула, глядя на этот набор красок, но высказалась как-то нейтрально, по-семейному. Дескать, лучше так, чем бутылка или любовница. А Игорь и не спорил. Дома мазню повесить ему не дали, и он унес ее в свой рабочий кабинет. Там безопасника побаивались и дурных вопросов не задавали. Тем паче, Игорь поведал, что получил картину в подарок от некоего чиновника, и намекнул на некую фантастическую цену.
