– Ага, – радостно подтвердил Витя. – И поросёнка раз зарезал!
– Какая же ты сволочь! – Лида спрятала лицо в ладонях. – Они же тоже живые. Они же жить хотят!
Витя разозлился:
– Можно подумать, ты мяса не ешь! Не ешь? Да?
– Ем. Просто это не то…
– Чистоплюйка! – не унимался Витя. – Зверьков ей жалко! Сама жрёт за обе щёки! И сандалетки вон кожаные!
Лида истерично хихикнула:
– Гад! Сволочь! Живодёр! И вообще… вообще… нет такого слова «сандалетки»!
Она повернулась и побежала прочь. Метров через пятьдесят остановилась и закричала:
– Ничего они не кожаные!
Витя плюнул и повернул уже было к дому, как заметил бежавшего по другой стороне улицы Мишку Горбача. Мишка резво нёсся к сараям, из кармана торчало бутылочное горлышко. Забыв про крыльцо, Витя рванул следом. В голове стучало дурацкое слово «сандалетки».
Это от мамы и от бабушки тоже. Передалось по цепочке. Витя, конечно, выучился по-правильному говорить, а вот у мамы в речи постоянно «звОнит», «пОняла», «ложит», «кухонный», «морква» да «свикла». Отчим бесится. Говорит, что она его позорит. Он-то себя городским считает, образованным. Ну, да высокообразованный охранник на проходной. Понятно, что в городе кроме завода и пойти некуда и все профессии важны, но гонору у отчима сверх меры для своего положения.
Витя думал, что мама оттого так мало говорит, потому что не может запомнить, как правильно. Сидела один раз в комнате и сосредоточенно какую-то книжку изучала. Читала старательно по слогам, учила. Витя увидел, что это школьный словарь и сразу взбесился. Нашло на него то чёрное, чего он всегда боялся. Выплеснулось яростью. Он выхватил из её рук книжку и порвал на две части. Потому что не мог видеть, как она себя ломает. Ладно бы сама решила речь исправить, так ведь отчим настоял. Какое у него право командовать? Мама тогда в слёзы, а Вите от отчима досталось так, что он неделю сидеть не мог.
«Сандалетки» в голове слегка притихли, когда Витя распахнул дверь сарая и увидел Горбача сидящего в круге деревенских пацанов. Их было пятеро. Все изрядно навеселе. По кругу плыла длинношеея бутылка с мутной жидкостью.
– Угостите? – прохрипел Витя, испугавшись собственного голоса. На душе было так погано, что выть хочется.
Горбач заржал и протянул бутылку:
– Давай, плюгавый, покажи класс!
Витя не обратил внимания на плюгавого. Только стиснул пальцами нагретое горлышко, сделал глубокий вдох и глотнул. Горло и лёгкие словно огнём опалило. Он закашлялся. Вокруг начали смеяться.
– Придурки! – засипел Витя и почему-то тоже начал смеяться.
Они сидели наверное уже полчаса, Витя потерял счёт времени, когда Горбач завёл разговор о брате. Витю совсем развезло, лица вокруг расплылись и ужасно хотелось спать. Он плохо понял, что именно сказал Горбач про брата. Вроде бы тот пострадал от одного урода. Машиной что ли тот его переехал. Стал инвалидом, а урод этот потом умер, так что отомстить гаду не получится.
– А он где похоронен? – внезапно спросил Губа, прервав стенания друга. – На нашем?
И тут кому-то, попробуй вспомни кому, пришла в голову идея идти и мстить могиле урода. Витя тоже пошёл, не совсем понимая зачем.
Первым начал Горбач. Свернул калитку и пройдя прямо по могиле плюнул в фотографию на памятнике.
– Улыбается, урод! – выкрикнул он и со злостью ударил ногой по изображению. Сила тяжести потянула его вниз, но и памятник не устоял, покосился. Губа заорал: «Вперёд!», и вся шайка ломанулась за ним, едва не затоптав Горбача. Общими усилиями повалили на землю памятник, повыдёргивали из земли цветы, вырвали и выбросили в кусты деревянный крест.
